Юрий Пашковский - Проклятая кровь. Похищение

Иукена с трудом дышала, стискивая в руках лук. Но она победила. Провались она в Нижние Реальности, но она победила! Расправилась с ублюдком, с которым даже Магистр не смог разобраться! Да, это просто отлично! Улыбка сама собой расползлась на ее лице, стоило ей представить, как она будет тыкать в лицо магу этим фактом.

Она сильнее этого Магистра. Значит, она сильнее и того Магистра. И эту сила Иукена получила благодаря Лестнице Совершенства, потому что знала, что она может подняться по ней, идя за Мощью, которая в иерархии бытия возносится от Ступени к Ступени. «Спасибо, Филиус, ты подготовил меня к тому, чтобы я стала Живущей в Ночи без всяких сомнений. Благодаря тебе я обрела силу, с которой победила могущественного врага».

Небольшое жжение в области затылка напомнило о неприятных моментах. Она глянула на небо. Поединок непозволительно затянулся по времени, и Глаз Дня вот-вот взойдет, пробуждая мир ото сна. Что ж, видимо, придется использовать фыршха и переждать царствование солнца.

Она дотронулась до левого бедра, и улыбка сползла с ее лица. Нет! Не может быть! Фыршх не ответил на ее зов. Иукена сглотнула. Что за напасть? Не время сейчас магии отказывать, это и жизни может стоить…

Упырица снова потянулась к фыршху, приказывая ему работать, повторяя в точности все мыслеобразы, которым ее обучил Понтей и которые она проверяла уже дважды. Но магическое создание молчало, не отвечая на призыв.

Иукена схватилась за сумку. Нож она нашла быстро и, не заботясь о дезинфекции, сделала неглубокий надрез на бедре. Засунула пальцы в разрез, морщась от боли. Фыршх выглядел как крупный эмбрион крысы, это она помнила хорошо. Но то, что она вытащила из бедра, было похоже на две части крупного эмбриона крысы.

Не может быть.

Лезвия пронзили ноги, руки, торс и даже шею упырицы.

Значит, тогда гном и попал в фыршха, разрезав его пополам. Да, трансформа Иукены излечила ее — но не излечила убитого фыршха, инородное тело в ее теле, на которую Сила Крови Гения Татгем не распространялась.

Тело начало чесаться, жжение усилилось, а Иукена тупо смотрела на мертвую креатуру в своей руке. Кровь неторопливо текла по бедру.

Как же так? Она же победила. Она же одолела врага, с которым не справился Магистр. За что?..

Скрыться негде. Вокруг только степь, а до Диренуриана далеко, она не добежит. Даже созданный чародеем холм был раскурочен гномом так, что в нем не скроешься от Воздействия. Солнце вот-вот встанет, а единственная защита бесполезными кусками лежит в ее руке. За что?..

Она выкинула останки фыршха и принялась копать землю. Еще холодная, земля сопротивлялась Иукене. Руки упырицы мерзли, и пальцы не слушались. Она понимала, что это бессмысленно, что она не выкопает нору таким способом, что солнце уже всходит.

Сначала заболела голова. Она прижала ладони к ушам — ей слышалось, будто вокруг плачут тысячи детей. Голова раскалывалась от боли и плача, и Иукена свалилась на землю, не в силах пошевелиться. Отказали руки и ноги, они будто попали в невидимые тиски, и их облили кипятком. Грудь зачесалась так, что, если бы руки подчинялись упырице, она бы расчесала ее до крови. Внутреннее жжение стало невыносимым.

За что ей это?! Понтей… Я не должна умереть!!! Не сейчас!!!

Превозмогая боль и жжение, она сосредоточилась. И ее руки дрогнули. Сначала неуверенно, но потом все быстрее и быстрее — она вцепилась в землю и поползла. Не зная куда, не зная зачем. Она ползла, просто ползла, чтобы чувствовать себя живой. Чтобы знать — она еще жива, она, не-живая упырица, еще жива.

«…уверенные, что знают свое Я, а знают другое, уверенные, что знают себя, но знают других, уверенные, что знают других, но знают себя, потому что самого себя легче всего обманывать своей Личностью…»

Да, именно так. Она обманула себя. Слишком возгордилась собой. Думала, что ей хватит Четвертой Ступени, и жила, думая только о себе и своих делах.

Гном, наверное, смеется сейчас в своем Подземном посмертии. Он все-таки нанес ей смертельную рану. Он все-таки сумел достать ее. Неужели она уйдет вслед за ним? «Мы похожи», — сказал он. «Потому что умрем здесь? Похожи этим, боги? Да будут прокляты ваши шутки! Я не умру, слышишь гном? Я не умру!!!

О боги и убоги, как же больно… Как же больно!!! Больно!!!»

А затем боль исчезла. И отец подхватил ее на руки, и подкинул вверх, и поймал, и опять подкинул, и опять поймал, и отец улыбался, и улыбалась мама, глядя на нее, и улыбался дедушка, опираясь на палку для ходьбы, а рядом нетерпеливо подпрыгивала сестра — ей тоже хочется полетать. И Иукена улыбнулась им в ответ и протянула руки. Они живы. И она жива. И они счастливы. И будут счастливы всегда.

А потом отец подкинул ее вверх и опустил руки. И она, не понимая, смотрела, как он посерел лицом, как кожа обтянула его череп, а потом начала трескаться и сползать, как вдруг покрылась огнем мать, продолжая улыбаться, как дедушка начал чихать, с каждым сотрясающим его чихом теряя конечности, как у ее сестры потекла кровь из ушей, глаз, ноздрей и рта, а она все висела в воздухе и не падала, а ее родные продолжали умирать.

Она открыла глаза. Боли не было. Она ничего не чувствовала и не ощущала. Тело не двигалось. Только из глаз текли слезы.

А над Границей всходило солнце. Глаз Дня. Проклятый Путник. Смерть Живущих в Ночи.

«Понтей… Какая же я дура… Вот это как — умирать снова. Не хочу… Нет… Нет!»

И Иукена закричала. Закричала так, как не кричала даже тогда, когда умер ее отец. Когда умерли ее мать, сестра и дед. Она кричала и кричала, держа свое сознание на грани той бездны, куда ее толкало восходящее солнце. Кричала, собрав остатки жизненных сил. Кричала, пока могла кричать.

Проклятый Путник неторопливо и неумолимо поднимался над Границей.

Глава десятая

Диренуриан

Эльфы, шмэльфы! Дайте мне секиру, и я вам объясню разницу!

Ватиш успел выпустить две стрелы, прежде чем умер. Причем умер внезапно, совершенно не ожидая этого в своей, казалось, родной стихии Леса. Он свесился вниз головой с ветки меэллниола и уверенно послал стрелы одну за другой в спину широкоплечего в сером плаще. Рука плавно отводила тетиву с третьей стрелой, когда внезапно листва вокруг зашевелилась.

«Но ведь ветра нет!» — успел удивиться Ватиш. И умер, пронзенный со всех сторон сорвавшимися с черешков листьями, внезапно приобретшими крепость стали.

— Один готов! — оскалился Тавил. Не прошло и пяти секунд, как он завопил: — Второй и третий готовы!