Сергей Юрьев - Вечность сумерек, вечность скитаний

Трелли вошёл в ворота уже после того, как почти вся свита лордессы Литта, оказалась во внутреннем дворе, обнесённом стеной из необожжённого кирпича. Айлон вручил ему последний ключ от отдельной комнаты и широкими шагами отправился вдогонку за Утой, чтобы успеть открыть перед ней дверь в её апартаменты. С тех пор, как с юга начали доходить слухи о мятеже в Литте, и у дочери Робина ди Литта появились реальные шансы вернуть себе владения предков, Айлон вообще стал более услужлив, перестал называть свою госпожу по имени и обращался к ней не иначе как "Ваша Милость".

Зиму так и пришлось провести в усадьбе Конрада, иначе до ближайшего проезжего тракта пришлось бы добираться по уши в снегу, а лететь куда-либо на зай-грифонах Ута категорически отказалась. Видимо, у неё остались не самые лучшие впечатления от первого и единственного полёта. Зато, как только снега начали таять, Ута сразу же куда-то заторопилась, не желая даже лишний день пользоваться гостеприимством сира Конрада. Судя по всему, она сама толком не знала, зачем ей так спешить, куда теперь направиться и что делать, но все уже успели привыкнуть к тому, что ей сопутствует необычайное, нечеловеческое везенье. Рядовые лучники, особенно, ветераны, служившие ещё лорду Робину, вообще смотрели на неё с благоговейным трепетом, а иные, пока шёпотом, начали утверждать, что её мать, Лина ди Литт, умершая от лихорадки вскоре рождения дочери, была земным воплощением Светлого лика Гинны.

Вести, вселяющие надежду на скорое завершение всех их мытарств, пришли, как только воинство Литта добралось до первой же заставы на проезжем тракте, ведущем в столицу. Тик Пупен, начальник заставы, который почему-то ещё с прошлой встречи запомнил благородного господина Тео ди Тайра, зачитал императорский указ о том, что"…неблагодарный Хенрик ди Остор, ответил предательством на милости Государя, а посему объявляется мятежником и врагом короны. Подданный империи любого звания может снискать Высочайшую Признательность, если предаст упомянутого врага государства и всех, кто пособничает ему, немедленной смерти или доставит живьём на Высочайший Суд".

Оказалось, что со стороны Литта на столицу движется целая армия мятежников, имперские когорты уже оставили две южные провинции, и там уже бесчинствуют ватаги разбойников, явившихся из Окраинных земель.

Подобной смуты Империя не знала сотни лет, и чувствовалось, что Государь пребывает в растерянности. Теперь император уже не сможет сделать вид, что не заметил появления в столице Уты ди Литт, законной наследницы всех земель между Альдами и Серебряной Долины. Достаточно будет того, что Франго под присягой подтвердит, что узнал чудом спасшуюся дочь Робина ди Литта, и никто при дворе, тем более, в столь трудное для империи время, не посмеет усомниться в словах заслуженного воина, имеющего за спиной несколько поколений благородных предков. Если наследница Робина ди Литта станет под знамёна империи в войне против мятежника, у Лайя Доргона XIII Справедливого не будет законных причин после победы препятствовать ей вернуть свой замок и свою корону. В том, что головы мятежников скоро будут свалены на площади перед императорским дворцом, на словах не сомневался почти никто, но почему-то гвардия оставалась в своих казармах, латники-кавалеристы слишком долго приводили в порядок свои залежавшиеся в чуланах доспехи, а линейная пехота вместо того, чтобы выдвигаться навстречу противнику, стягивалась к столице.

Одного невозможно было понять: что заставило Хенрика ди Остора замахнуться на империю. Либо он сошёл с ума, не выдержав испытания властью, либо возомнил себя могущественнейшим чародеем. Кто-то уже распространял на рынках и в тавернах слухи о том, что лорд Литта нашёл какое-то древнее чудо-оружие альвов, которое косит врага, как траву, и сокрушает стены крепостей, словно карточные домики. Слухам тоже мало кто верил, но каждый новый день становился тревожнее предыдущего.

Впрочем, всё это уже не имело значения… С тех пор, как Тоббо исчез вместе со всеми свитками, он не подавал никаких вестей, не являлся во сне, не возникал под серыми небесами Призрачного Мира. Скорее всего, учитель уже восстановил ворота, за которыми возвышаются величественные стены и башни Кармелла, устремлённые к пронзительно-голубым небесам… Да, соплеменники, наверное, покинули этот мир, ушли туда, где много альвов и совсем нет людей. Больше никогда не встретить ни учителя, ни добрую заботливую Энну, ни кузнеца Зенни, ни вождя Китта, ни маленькую Лунну. Хотя, какая она теперь маленькая… Если они ушли, значит, так и надо… Да, жизнь одного альва – ничто по сравнению с судьбой всего рода. Когда-нибудь надо будет посетить островок среди болот, который был когда-то домом, даже если он пуст… Но прежде надо сделать два дела – помочь Уте получить то, чем она должна владеть по праву, и вернуть себе меч. Конрад прав – вернуться домой без своего оружия, значит, опозорить и собственное имя, и весь свой род.

Завтра они пройдут в городские ворота и двинутся в сторону дворца – Ута ди Литт, командор Франго, жрец Ай-Догон и благородный господин Тео ди Тайр, сотник линейной пехоты, бежавший от коварно захвативших его в плен диких кочевников Каппанга. Слово бывшего гвардейца тоже что-то значит при Дворе, если кто-то из свиты императора соблаговолит выслушать его. Но всё это завтра… А сейчас надо дать себе отдых после долгого перехода. Ута спешила, не давая передышки ни коням, ни людям, ни единственному в своей свите альву. Она как будто боялась, что мятежники раньше неё явятся под стены Дорги, и к Государю придётся прорываться с боями.

Может быть, этой ночью Тоббо придёт хотя бы попрощаться. Всё-таки не верилось, что альвы ушли навсегда, оставив своего соплеменника наедине с краснокровыми.

Дощатая лежанка в узкой комнатушке без окон, прикрытая тощим матрацем, из которого торчат клочки соломы, – самое желанное, что может быть сейчас, после нескольких дней пути почти без отдыха и сна. Как только люди смогли выдержать такой переход, ведь они не так выносливы, как альвы, острее чувствуют усталость и боль, их раны так долго не заживают… У карлика, наверное, только потому хватило сил пререкаться с Утой, что почти всю дорогу он не слезал с повозки, утверждая, что ему переутомляться никак нельзя, поскольку должен же кто-то поддерживать в остальных бодрость духа. Крук хитёр, и, наверное, был бы вправду забавен, если бы его было поменьше…

Трелли провалился в глубокий сон, как только щека коснулась лоскутной подушки, туго набитой соломой. И почти сразу же он увидел, как по склону зелёного холма, покрытого только что подстриженной травой, взявшись за руки, неспешно спускаются маленькая Лунна, такая, какой она была много лет назад, и юная лордесса Литта. Следом за Утой скользил длинный шлейф белого шёлкового платья, а на её обнажённые худенькие плечи падал свет от сверкающей короны из белого золота. На плоской вершине, от которой они с каждым шагом уходили всё дальше и дальше, пылал костёр. Стаи искр поднимались в бездонное ночное небо, и каждая, прежде чем погаснуть или затеряться среди звёзд, превращалась в крохотного золотого зай-грифона."…искра, оторвавшись от пламени – гаснет, человек, покинув свой род – погибает, род, ушедший на чужбину от могил предков – всё равно, что дерево, лишённое корней…", – обрывок фразы поднялся из глубин памяти и пролетел мимо, растворившись в звёздном небе. Да, временами он чувствовал себя искрой, выброшенной гаснущим костром, но с некоторых пор ощущение гнетущего одиночества прошло. Это было странное чувство – видеть среди людей не только чужих. Вот и теперь, наблюдая, как с холма, рука об руку, спускаются Ута и Лунна, он испытывал лишь беспокойство, что они одни под этим бездонным небом, и некому будет их защитить, если случится что-то неожиданное и страшное.