Алексей Переяславцев - Белый не начинает, но должен выиграть (СИ)

Рассказ затянулся. Мне уже пора было улетать, но (ох, грешен!) я не отказал себе в легкой подковырке:

— Дядя Кнарр, вы правы: выход пока что не просматривается. Но отсюда не следует, что он вообще не существует.

Родственник не упустил случай вернуть должок с процентами:

— В таком случае не откажи в услуге: сообщи о плодах твоих глубоких размышлений.

На этом мы распрощались.

Глава 41. Циклотимия как стратегический резерв

Во время полета думалось почти хорошо. Почти — поскольку мой пилотский уровень не позволял лететь полностью автоматически. И все же мысли удавалось складывать в рядок. Другое дело, что ни один элемент ряда не давал ответа на сакраментальный вопрос: как обойти клятву. В ней помимо всего прочего значилось: не вредить Великому магу Ас-Тору действием или бездействием. О мыслях речи не было.

На полпути я назначил себе остановку. Под крылом кстати оказался солнечный взгорок. На нем цвела земляника, но ягоды, если и попадались, то зеленые.

И тут я почувствовал эмоции Другого. Это было желание… чего? Я знал, что сожитель в моем мозгу — сластена. Об отсутствии вкусненького жалеет? Нет, тут что‑то иное.

— Хотел бы я знать: чего тебе надобно?

Эту фразу я произнес вслух. Ответом была весьма настойчивая просьба… или стремление… может быть, он хочет заговорить? Так чего же не скажет мысленно? Или я не слышу? Или не способен на это?

Тут‑то и возникла догадка. Я снова задал вопрос вслух:

— Ты можешь говорить со мной?

Эмоции, как мне показались, имели отрицательный окрас. А диалог‑то возможен!

Очень давно мы с друзьями играли в угадайку, где можно было задавать только вопросы, на которые можно ответить «Да» или «Нет». Уже во взрослом состоянии я узнал легенду о происхождении этой игры: воину, попавшему в плен, отрезали язык; он добрался до своих, но не мог доложить о добытой развединформации. Начальник оказался умен: он стал задавать нужные вопросы и выкачал все нужные сведения побитно.

После недолгой беседы я понял, что Другой вполне разумен. Но протокол связи показался мне чересчур медленным. Сыграли изобретательские наклонности:

— Можешь ли ты чувствовать мои мысли? Имею в виду: если я сейчас задумаю число, способен ли ты его угадать?

— Нет.

Это хорошо и плохо одновременно. Хорошо, поскольку слегка наивный Другой не должен знать всей подробности той каши, что я собираюсь заварить. Плохо, ибо рано или поздно меня вышвырнут из этого тела. Тогда в нем останется лишь Другой, а ему понадобится освоить те знания, что есть у меня. Частично, по крайней мере. Ладно, пробуем иные заходы.

— Можешь ли ты видеть то, что вижу я?

— Да.

— Можешь ли ты передавать информацию образами?

— Нет.

Вот это откровенно скверно. Лишнее подтверждение: протокол связи не из лучших.

— Можешь ли ты слышать то, что слышу я?

— Да.

Ответ приятный, хотя и ожидаемый. Впрочем, проверить бы надо…

— Можешь ли ты слышать свист ветра в полете?

— Да.

Следовательно, зрительная и звуковая информация воспринимаются независимо от меня. И все же: как бы мне улучшить скорость передачи…

— Могу ли я сделать так, чтобы ты передавал информацию словами?

— Да.

— Это трудно?

— Нет.

Что‑то такое я должен сделать… Отдать Другому управление речевым аппаратом? Эту мысль я высказал вслух.

— Да.

Тут подумать надо. Рискованно? Да, но… не очень. Я маг жизни или доберман — пинчер?

— Давай!

Задуманное удалось не сразу. Не получилось отдать контроль легким движением мозгов. На это понадобились и время, и усилия. Потом выяснилось, что Другой не очень‑то ловок с языком. Наверное, минуты три бедняга мучился с фразой «Доброго вечера». Я отметил, что солнце валится на западную сторону, а мне лететь еще почти час. Поэтому я снова взял контроль (без труда) и твердо сказал:

— Тебе еще предстоит полностью и уверенно владеть этим телом. И я сделаю все, чтобы ты этому научился.

Раскрывать свои резоны не стоило.

— Также я намерен передать тебе все знания, которые у меня имеются. Есть веские причины для этого. И вот еще что: раньше я тебя мысленно звал Другой. Но теперь ты сделался моим ближайшим родственником. Поэтому отныне я зову тебя Младший Брат, а меня можешь звать Старшим Братом.

Литературные ассоциации я, разумеется, опустил.

Весь остаток пути сопровождался молчаливыми размышлениями.

По всем признакам, я находка для психиатров. Ни у кого нет трех душевных заболеваний сразу, а у меня есть! Мой старый друг паранойя — это раз. Шизофрения; возраст у нее сравнительно юный, ну, да этот недостаток со временем проходит. Вторая болезнь, стал — быть. Ну и раздвоение личности, она же циклотимия. Это мое третье заболевание. Оно же, кстати, самое старое, только раньше не проявлялось.

Душевненько получается. В учебниках, что я читывал, категорически утверждалось, что циклотимия с шизофренией не совместимы, но я, высокоученый, ухитрился экспериментально опровергнуть все научное психсообщество разом. Докторская степень, где ты? Впрочем, нет; она суждена не мне, а тому, кто первым тиснет статью с описанием моей персоны в «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик». Что‑то вроде: «Редчайший случай параноидальной шизофренической циклотимии, отягощенной помешательством и скудоумием».

Долго веселиться не пришлось. Последнюю четверть пути я мысленно перебирал те последствия, которые случатся при обнаружении вышеназванного диагноза другими драконами. Варианты выходили на загляденье врагам: один другого хуже. В самом лучшем из них карьере конец, но, скорее всего, ждет нечто еще менее привлекательное. Пока что было ясно одно: ни один посторонний не должен догадаться о существовании второй личности в моем мозгу.

(в пещере Ррхатоса)

Уважаемый Ррхатос находился в состоянии тяжелого бешенства. Дело было даже не в том, что полученное задание оказалось блистательно проваленным. Под ударом оказались возможности, которыми он обладал. И от того, что зрение восстановилось полностью за считанные часы, легче не было.

После всего случившегося у судейской коллегии появится благовидный предлог не предлагать судействовать вообще. «Мы высоко вас ценим, коллега Ррхатос, но еще больше ценим ваше здоровье…» и все в таком духе. И совсем не факт, что помощь с верха окажется действенной. Да и будет ли эта помощь?

Бывший судья не знал и не мог знать, что именно этот пятнистый юнец был первопричиной всех бедствий, но был в этом совершенно уверен. Он оказался именно в том положении, которое подготовил для Стурра: все было ясно, но доказательств никаких.