И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
Вздохнув, я опустилась на лавку и начала свой чудовищный рассказ, стараясь говорить коротко, но он прервал меня и потребовал рассказывать все в подробностях. И тогда я зажмурилась и начала говорить. Я чувствовала, что по моим щекам текут слезы, но даже не пыталась их стереть. Я говорила и говорила, заново переживая смерть близких мне людей и свою собственную, и казалось, конца не будет этому рассказу. Я боялась открыть глаза, потому что с ужасом осознала, что все-таки это был не сон. Поняла это по тому, как прервалось дыхание Альгидраса на моменте, когда я описала девушку в белых одеждах, которая спускалась по тропке. И когда я сказала, что я, то есть не я, конечно, а женщина из сна, выглядывала среди выживших его, Альгидраса, как мечтала, чтобы он был жив, как молила Богов об этом и жалела, что он не успел узнать о ребенке, Альгидрас просто перестал дышать. Не выдержав, я распахнула глаза и повернулась к нему всем корпусом. Слезы мешали смотреть, и мне пришлось вытереть их рукавом. Он сидел на лавке в полуметре от меня, уперев локти в колени и запустив пальцы в волосы. И то, как он обхватил голову и монотонно покачивался вперед-назад, заставило меня безотчетно коснуться его напряженного плеча. Он вздрогнул всем телом, как от удара, и резко отодвинулся, едва не свалившись с лавки. Потом вскочил и отошел прочь. После круто развернулся и, подойдя ко мне, остановился в паре шагов. Я смотрела на него снизу вверх, ожидая крика, обвинений, и понимала, что заслужила все это. Но он вдруг протянул руку и коснулся моих волос, потом объявил: «Веточка».
Продемонстрировав сухую ветку, извлеченную из моих волос, он улыбнулся и ровным голосом сказал:
— Спасибо. Прости, что схватил за руку.
Он указал взглядом на мое запястье. Совсем не на то, за которое схватил. Потом снова улыбнулся и добавил:
— Я за домом буду.
И ушел так стремительно, что я не успела ничего сказать. Впрочем, я и не знала, смогу ли хоть что-нибудь теперь ему сказать, потому что перед глазами все еще стояло его лицо: пепельно-белое, с иссиня-черными тенями под глазами. Я-то всегда думала, что книжное «осунулся» предполагает бессонную ночь, часы горьких раздумий. А тут всего несколько минут моего чудовищного рассказа, и вот результат.
Я медленно встала, поняла, что все еще сжимаю в руках кружку, и плеснула холодной воды на ладонь. Умылась, вздохнула и посмотрела на сарай, за которым он скрылся. Мне безумно хотелось пойти за ним и попросить прощения за все, что случилось, но я понимала, что это бесполезно. Уже ничего не изменить. И простить такое вряд ли можно. К тому же, что ему все мои извинения и сочувствие, пусть даже искреннее? Он только что снова пережил гибель всех, кого знал и любил, а еще я получила ответ на свой вопрос, был ли он женат… Не знаю, что там с браком, но в его жизни была женщина, которая ждала от него ребенка. Господи, как же это страшно — все потерять!
Я резко почувствовала дурноту. С трудом вдыхая раскаленный воздух, я никак не могла надышаться. Голова кружилась, и я уже не понимала, от чего: либо от голода, потому что я так и не позавтракала толком, либо от жары, потому что сидела на солнцепеке, либо от нервного истощения. Мысли о святыне вылетели из головы. Какая, к черту, святыня, если у нас только что рухнул мир. Я встала и на нетвердых ногах двинулась к дому, решив спрятаться в покоях Всемилы до вечера. Может, завтра все будет проще? Может, мне не придется встречаться с ним пару недель, и все забудется? Может, окажется, что сегодняшнего дня не было? Может, я вообще проснусь в своей кровати в доме родителей? Я бы все на свете сейчас отдала, чтобы это было так.
— Пусть что-нибудь случится, — бессильно прошептала я и вдруг подумала, что о том же я просила перед появлением лодьи.
Не успела я дойти до крыльца, как одновременно произошли две вещи: Серый весь подобрался и низко зарычал, а в ворота постучали. Я вздрогнула и оглянулась на пустой двор, почти ожидая, что Альгидрас будет там и решит вопрос. Но его, конечно, не было. Стук повторился, Серый снова утробно зарычал. Я медленно двинулась через двор, ожидая, что стучавший уйдет, но тот все не унимался.
Подойдя к калитке, я нерешительно тронула тяжелый засов. Рядом со мной напряженным изваянием замер Серый. Шерсть на его холке вздыбилась, а сам он беззвучно скалился. Он ведь защитит? Я снова оглянулась на двор. На этот раз он не был пустым. Альгидрас шел по направлению ко мне медленным шагом. Он все еще был бледен, но в его движениях снова появилась звериная грация: он опять точно плыл по воздуху. Так же, как в моем сне плыла женщина в белых одеждах, спускавшаяся в гибнущую деревню хванов.
Сильнее обхватив засов непослушными пальцами, я потянула его вверх, не отрывая взгляда от хванца, пытаясь прочесть по его лицу, что нас всех ждет. Сейчас и вообще. И в этот момент я вновь почувствовала, как натягивается ткань Мироздания, как дрожит раскаленный воздух, и эта дрожь передается мне.
Альгидрас напряженно приблизился, не отводя взгляда от калитки. Его рука скользнула к поясу, доставая уже знакомый кинжал.
Серый зарычал, засов выскользнул из моих обессилевших пальцев, и я наконец обернулась к пришедшим.
Первое, что я испытала — невероятное облегчение, потому что в широком проеме стоял Радим. И только взглянув на его лицо, я почувствовала, как сердце, словно ледяной рукой, сжало страхом. Радим молча шагнул во двор и перехватил ошейник настороженно замершего Серого.
— В дом иди, — негромко бросил он в мою сторону и потянул Серого за загородку, на ходу наматывая цепь на тяжелый крюк, вбитый в стену дровяницы.
Я с тревогой смотрела на то, как укорачивается цепь Серого, и понимала, что это может означать только одно: во двор должны войти чужаки. Вновь вернулось утреннее предчувствие, что после отъезда Миролюба случится что-то страшное.
Отступив на шаг, я скрылась из поля зрения Радима за загородкой и бросила взгляд на улицу. Там стояли воины в синих плащах и несколько человек в красных. Мое сердце ухнуло в пятки. Все-таки это случилось. Кто-то, кто видел Всемилу мертвой, решил довести дело до конца. Что там говорил Альгидрас? Здесь о таком даже боятся подумать? Видно, кто-то набрался-таки храбрости, или же желание погубить Всемилу пересилило все страхи. И только потом до меня дошло, что Радим приказал мне идти в дом.
Я медленно обернулась к Альгидрасу и поняла, что пришли не за мной, но вместо облегчения меня сковал такой ужас, что я вдруг подумала, что уж лучше бы пришли за мной, чтобы все закончилось и мне бы уже не было так страшно. По глазам Альгидраса я поняла, что он знал о том, что будет. Потому и держал дистанцию, рассказывал все эти байки про святыню и предания.
Радим молча отступил в сторону, и воины хлынули во двор словно синее море. Их оказалось много. Я насчитала десять человек. Зачем так много? Я снова оглянулась на Альгидраса. Он выглядел бы неправдоподобно юным, если бы не взгляд.
Взметнулся синий плащ, сброшенный с плеч твердой рукой и тут же подхваченный стоявшим позади дружинником, и воин, с которым Альгидрас состязался в стрельбе — Борислав, кажется, — выступил вперед, положив ладонь на рукоять меча:
— Брось нож, хванец.
Краем глаза я увидела, как Радим сделал шаг в сторону Борислава, но тут же его перехватил воин в красном плаще. Я с трудом узнала Улеба — таким осунувшимся и суровым он выглядел. Я сделала еще один шаг назад, прижимаясь к дровянице и понимая, что уйти уже не могу, потому что тогда мне придется пройти мимо Альгидраса, на которого сейчас все смотрели.
Альгидрас медленно наклонился и положил нож на землю. Не было в этом жесте ничего залихватского, не то, что тогда, когда он отбросил нож по просьбе Миролюба. Так же медленно он выпрямился, глядя в глаза Бориславу. Прочих он будто не замечал. Борислав резко взмахнул рукой, и четверо воинов приблизились к Альгидрасу. Несмотря на то, что он был один и безоружен, в их движениях сквозила опаска. Словно они ожидали, что он в состоянии испепелить их взглядом. Альгидрас не шевелился и все так же не сводил взгляда с Борислава. Тут один из воинов оглянулся и неуверенно спросил:
