Татьяна Нартова - С первого аккорда

— Ладно, — махнула я рукой, искренне надеясь, что окажусь более многогранной.

Солнце уютно усаживалось подобно Жар-птице на верхушку березы. Жара и не собиралась спадать, свет рисовал под нашими ногами причудливые тени. Я чувствовала себя просто великолепно, словно и не болтала несколько часов с Егором, а лежала дома с книжкой в руках, или сидела перед телевизором. Мне казалось, что от разговора с ним мои силы умножаются. Как парню удавалось не только вызвать меня на откровенность, но еще при том не заставлять смущаться, было непонятно. Казалось, Сорел повернул внутри меня невидимый кран, выпуская все ощущения и слова на волю. Мне даже показалось, что никогда раньше я столько не говорила, как в этот вечер. Правда, вопросы парня быстро кончились, и теперь пришла моя очередь брать у него интервью на свежем воздухе. Солнечные лучи вырисовывали на его узком лице удивительную картину, в центре которой сияли голубые глаза. То смеющиеся, то грустнеющие, словно они жили отдельной жизнью от всего остального организма.

— Неужели тебе никогда не было страшно? — изумилась я от очередной фразы Егора.

— Нет. Люди всегда бояться двух вещей: боли и смерти. У меня очень высокий порог чувствительности, так что я могу даже кипяток пить, а смерть — это, вообще, не страшно.

— Интересно, — протянула я, размахивая в воздухе полузавявшей веточкой акации, — Я вот, например, боюсь остаться одной. Боюсь предательства, высоты, немного пугаюсь замкнутых пространств. А ты говоришь, что причин бояться всего две.

— Я не говорил, что причин две, не перевирай мои слова, — спокойно парировал Егор, наклоняясь вперед, — Причин уйма. Высота, темнота, насекомые и так далее. Но, смею тебя спросить, почему именно ты боишься остаться одной?

— Не знаю, — честно ответила я, — Мне легко провести в одиночестве целый день, я мало говорю. Но… если в моем окружении нет ни одного человека, это страшно. Словно… словно меня никто не любит. И тогда на душе становиться очень гадко, плохо…

— Больно. Тебе страшно подниматься выше, потому что ты боишься упасть и разбиться. Многие бояться пуков, змей. Точнее того, что их могут ужалить или укусить. Яд, боль, смерть.

— Возможно, ты прав. Но тогда скажи: почему смерть для тебя не страшна?

— Потому что после нее я уже перестану бояться стопроцентно, — немного криво усмехнулся Сорел, — Ладно, все эти разговоры как-то не способствуют хорошему самочувствию.

— Да уж. А чем ты увлекаешься? Надеюсь, надеюсь не коллекционированием бабочек.

— А что плохого в бабочках?

— Ненавижу их. Не знаю, почему. Наверное, это впечатления детства виноваты. Когда-то давно к нам залетела то ли моль, то ли просто, ночной мотылек. Он летал, садился на стены, потолок. Мне было ужасно страшно, словно это была не бабочка, а летучая мышь или большущая птица. Я не думала, что она меня укусит, но ее крылья, пролетающие совсем рядом доводили меня до состояния оцепенения. Я могу наблюдать за капустницами, павлиньим глазом и прочими представителями чешуекрылых. Но только когда они летают в нескольких метрах от меня на свободе. А близко! Их мохнатые толстые тела, громадные глаза и это судорожное трепыхание крыльев… даже не знаю, как объяснить. Я слышала, что многие люди бояться бабочек. Мне как-то от этого даже легче. Всегда хочется верить, что ты нормальный человек.

— Нормальный? А что в твоем понимании значит нормальный?

— Ну, это тот, кто не выходит из общепринятых норм, не имеет отклонений, не свойственных остальным

— Х-м, — Егор кашлянул, пряча усмешку, — А почему ты думаешь, что другие нормальные. Может, все общество нездорово? Ты знаешь, но я думаю, что нормальный человек — это тот, кто не делает умышленно зла. Все остальное — это такие мелочи. Ведь у каждого существа есть свои особенности, и вывести общую формулу нормального поведения не возможно. Это все равно, что сравнивать картины разных художников. Каждая картина хороша по-своему. Каждый человек по-своему ненормален или же, наоборот, нормален в пределах своего характера и темперамента.

— Так ты не ответил, чем увлекаешься? — напомнила я.

— Литературой. Особенно стихами современных авторов, — на полном серьезе заявил парень.

— Издеваешься? — не поверила я в его честность.

— Нет. Если ты про то, что ты пишешь, извини: не думал к тебе подлизываться. Это у меня уже давно. Направления, возраст писателя, тематика — любые. Что называется, главное, чтобы цепляло. Сам же немного владею пианино.

— А у меня дома гитара, — пробормотала я, глядя на землю. Егор нагнулся, укладывая руки на колени. На миг мне почудилось, что его тень окуталась полупрозрачной дымкой, словно пытаясь изменить очертания. Я моргнула, и видение исчезло. Видимо, солнцепек не прошел без последствий для моей головы, — Значит, ты бесстрашен. Вот еще одна грань. Или ты опять скажешь, что это не считается?

— Нет, не скажу. А ты жуткая скрытница и врушка.

— Я?

— Причем, врешь сама себе, — чуть наклонив голову, не остался в долгу Егор. Я даже язык прикусила от таких заявлений. Парень, заметив выражение моего лица, кивнул, — Я знал одну девушку. Она была такая же молодая, как ты. И тоже вечно летала где-то далеко отсюда. И также умела хорошо себе врать. Ты пытаешься убедить себя в том, что отлично проживешь, поверхностно общаясь с людьми, что учеба — это главное и все такое. Врешь ведь? И не говори, что смотришь сейчас на меня исключительно как на собеседника.

— Интересно, а как же я на тебя смотрю? — я мгновенно почувствовала, что он прав.

— Пока мы тут с тобой сидим, у тебя глаза начинают гореть все ярче, руки начинают дрожать все четче. Я уж не говорю о голосе. Ты не заметила, что пытаешься не смотреть мне в глаза, что постоянно заикаешься, когда все-таки посмотришь в мою сторону.

— Уж не преувеличивай свою значимость! — хмыкнула я.

— Ни капли. Уверен, что с тем же Берестовым у тебя так же. Ты же не камень! — Егор улыбнулся.

— Нет, вы все-таки жутко похожи! — рассержено выдала я, — Только ты начинаешь мне доказывать, что я нуждаюсь в любви, в парне, в друге. А он — то, что мне нужна слава, деньги и другие привилегии знаменитости. Такое ощущение, что вы знаете меня лучше, чем я сама, или, по крайней мере, искренне в этом убеждены.

— И мы правы. Вишня, умоляю тебя, прекрати глядеть на себя только отрываясь от земли. Многие люди бояться сказать себе всю правду. Вот для этого и нужны друзья. Хороший друг — это твое зеркало с плоской, идеальной поверхностью. И как бы не было тебе противно твое отражение, но ничего ты поделать не можешь. Сам человек смотрит на себя подчас субъективно, наносит тушь, тени. Замазывает морщинки и прыщики. А потом наклоняется к луже, и пытается подправить прическу. Конечно, я тоже иногда неумышленно стараюсь не акцентировать свое внимание на чем-то, что считаю не слишком… приглядным в моем поведении. Но насколько я успел убедиться, все комплексы возникают оттого, что мы отворачиваемся от зеркал, и продолжаем рассматривать себя на дне кривого половника.