. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

-- Разве вы не останетесь в племени Аделя?

-- Не думаю, -- Острон передернул плечами и состроил физиономию из-за резкой боли. -- ...Не нравится мне этот Адель.

-- Конечно, не нравится, -- рассмеялся джейфар, хлопнул его по здоровому плечу и пошел прочь.

Солнце убыстряло свой ход, оказываясь все ближе и ближе к горизонту; Острон положил ладонь на рукоять ятагана, засунутого за пояс. Конечно, по традициям в лагере только часовые ходили вооруженными, но времена изменились, и все находившиеся в оазисе люди сейчас держали оружие при себе, даже женщины, даже дети постарше.

Девичий голос среди пальм отвлекал его, но Острон заставил себя все внимание перенести на острие ятагана. Меч прошлой ночью лишь доказал безупречность своей ковки: ни царапины на нем не было, и даже лезвие не слишком притупилось, пройдя через столько тел. Он медленно извлек ятаган из-за пояса и принял боевую стойку, которой его учил дядя. Тут же заныло плечо. Рана достаточно глубокая, если верить словам перевязывавшего его джейфара, но, если так можно выразиться, удачная: никаких важных мест не задето. Останется шрам, да и тот не очень большой.

Ну, по крайней мере, рука его слушалась. Невзирая на боль. Острону все еще было досадно за то, что он потерял сознание посреди боя, и он решил, что должен во что бы то ни стало научиться стойкости. Пусть боль пронзает плечо и шею, пульсирует в животе, заставляет пальцы неметь: он не должен выпустить рукоять оружия и уж тем более отключиться.

Барбет продолжал играть, и девичье пение все лилось из сгущающихся сумерек; он терпеливо повторял упражнения, выученные еще в юности. Дядя учил его всему, и Острон подумал о дяде. Дядя Мансур славился на все племя, как непревзойденный охотник на пустынных львов, но доводилось ли ему прежде убивать людей?

Дядя нашел его сидящим прямо в песке, уже когда совсем стемнело. Острон хрипло дышал, и его руки безвольно лежали по обе стороны; рукоять ятагана по-прежнему была зажата в правой.

-- Ты никак упражнялся с мечом, -- буркнул дядя, опускаясь на корточки рядом с племянником. -- Не рано ли? Посмотри, твои повязки все в крови.

-- Это не должно остановить меня, -- прошептал Острон и запрокинул голову. Огромное лиловатое небо пустыни простиралось над ним, от края до края, расчерченное острыми листьями пальм, испещренное ясными звездами. Барбет давно стих, и сами звуки лагеря стали еле слышимыми: люди готовились к беспокойной ночи. Силуэты в тюбетейках-хафсах бегали в сени деревьев. Джейфары сворачивали свой лагерь, расположенный на краю оазиса, в глубине которого понемногу засыпали нари.

-- Это остановит тебя, если ты будешь действовать необдуманно, -- возразил дядя Мансур. -- Ты должен подождать хотя бы до тех пор, пока раны не затянутся.

-- А на нем не было ни царапины!

-- Так он воевал на стене Эль Хайрана.

Острон промолчал, глядя в небо. Становилось холодно, и легкая рубашка уже не спасала его от усилившегося ветра. Особенно замерзло больное плечо, все мокрое от крови.

-- Пойдем, пойдем, -- дядя Мансур взял его за локоть. -- Нужно поменять повязки. Если ты сейчас простынешь и свалишься, будет очень весело.

Он все-таки поднялся и пошел за дядей. Тот отвел его в юрту, которую им дали в лагере; внутри было пусто и совсем необжито, но хозяин юрты сказал, что они могут ее не отдавать: значит, это их единственная принадлежность после атаки безумцев.

В юрте нашлась Сафир. Она сидела с иголкой и что-то штопала. Увидев Острона, всплеснула руками.

-- Во имя Мубаррада, ты что, встретил еще один отряд одержимых?

-- Нет... -- растерялся тот, а дядя немедленно сдал его с потрохами:

-- Мой идиот-племянник сам не хуже одержимого, Сафир. Весь вечер махал ятаганом, пока никто его не видел. Я-то думал, у него есть что-то вот здесь, -- и легонько постучал ему по затылку.

-- Я поменяю повязки, -- вскинулась девушка. -- Садись.

Это было небольшое утешение. Острон послушно сел, на ходу расстегивая рубаху.

-- Что говорят старейшины, дядя? -- спросил он. -- С джейфарами понятно, они отправились оповещать остальных, но с нари?

-- О, с нари еще понятнее, -- рассерженно отозвался дядя Мансур. -- Они будут жить, как жили всегда! Просто теперь по ночам будут выставлять больше часовых. И всегда держать при себе оружие. Глупцы! Будто кто-нибудь другой спасет их, пока они прячутся в пустыне, как песчанки по норам.

-- А что же еще остается делать? -- удивился Острон. -- Мне в голову приходит только одно: собираться вместе. Кочевать большим числом. Чем больше народа, тем меньше вероятность, что одержимые застанут нас врасплох и уничтожат.

-- Ты тоже дурак, Острон, -- хмыкнул дядя. -- Меня беспокоит стена Эль Хайрана. В твою пустую голову никак не придет мысль насчет того, что там случилось? За всю мою жизнь, -- а я прожил в два раза больше тебя, -- одержимые пробрались через стену только однажды. Но их отряд быстро выловили и уничтожили.

-- То есть, такое случалось и раньше? -- встрепенулся Острон. Сафир недовольно цокнула языком: она как раз обрабатывала раны мазью. -- Расскажи, дядя. Как это было?

-- Я был мал, -- пожал тот плечами. -- Наше племя только что пересекло реку Харрод и было намерено продолжить путь на юг, когда навстречу нам попался отряд. Такие отряды нечасто встретишь, и сразу понятно, откуда они: только на стене Эль Хайрана вместе держатся люди из разных племен. Они и рассказали нам, что через стену перебралось два десятка одержимых. Их присутствие обнаружили, когда нашли остатки уничтоженной стоянки маленького племени марбудов на западе, почти у берегов моря. Отряды были немедленно разосланы по всему южному Саиду. Нас остановили и держали на берегу реки, пока не пришла весть, что одержимые истреблены.

-- Так ты не видел их тогда вживую?

-- Конечно, нет. Почти все, кто может похвастаться подобным, находятся на стене Эль Хайрана, -- фыркнул дядя. -- Ну, теперь и мы этим можем похвастаться. Уж не знаю, хорошо это или нет.

-- Это ужасно, -- негромко сказала Сафир. -- Но это все изменило. Всю нашу жизнь.

-- Кстати, Сафир, -- спросил дядя Мансур, -- а где Адель?

-- Не знаю, -- девушка пожала плечами. Острон послушно поднял руку, чтобы ей было удобнее перебинтовывать его плечо. -- Кажется, о чем-то разговаривает со старейшинами. Наверное, хочет их убедить что-то предпринять... может быть, уйти на север. Это ведь на какое-то время избавит их от беспокойства, верно? Север далеко. Сколько недель понадобится, чтобы пересечь весь Саид? Даже для одержимых.

-- Не шути так, Сафир, -- глухо сказал Острон. -- Кто знает, быть может, наступит время, когда они объявятся и на севере. Надо что-то делать.