Джоэл Розенберг - Огненный герцог

У Йена заныл висок: он узнал этот тон, эту замаскированную угрозу, обещание…

Но Торри не думал напрягаться, он просто нахмурился, как хмурятся люди, когда они с чем-то не согласны — а не когда они соображают, в какой момент следует ждать очередной взбучки.

Йен спрятал руки под стол, крепко их сжав.

Расслабься, малыш, посоветовал он сам себе. У них все по-другому.

— Возможно, — произнес Торри не совсем довольным голосом.

Торсен-старший вскинул руку в знак протеста.

— Извини, сын. Я имел в виду другое. — Он ухмыльнулся. — Мало кто перещеголяет Осию по части ремесла.

Торри спокойно взглянул на отца.

— Ничего, пап. И ты прав, так что я займусь чисткой стойл, а Йену оставлю доить быка. — Торри пристально посмотрел на приятеля. — Ты вроде как сказал, что не возражаешь против работы по дому.

— Нисколько. Только эта работа не по мне, — ухмыльнулся Йен. — Я не особенно разбираюсь в сельском хозяйстве, но, насколько могу судить, вряд ли у вас есть бык, а если и есть, что-то мне не хочется его доить.

Все рассмеялись и не перестали смеяться, когда позади Йена заскрипела дверь.

— Осия! — Торри уже вскочил на ноги.

Йен обернулся и едва не упал со стула.

Торри кое о чем забыл упомянуть, повествуя о дяде Осии. И не «кое о чем», а много о чем. В первую очередь бросалось в глаза, что дядюшка был за шесть футов ростом [4], а его кожа была темной, что красное дерево.

— Ториан, — произнес он, отводя протянутую руку Торри и заключая вместо этого парня в объятия, — рад видеть тебя в добром здравии!

Что-то необычное слышалось в его голосе, какая-то приглушенная пронзительная нотка, которая странным образом напомнила Йену уханье совы. И еще дядя Осия говорил несколько неотчетливо, хотя и не как пьяный: Йен не почувствовал ни страха, ни гнева, слыша этот выговор.

Он был высокий и худой: можно подумать, человека нормального роста и телосложения взяли и вытянули на лишний фут. На эту же мысль наводило и длинное лицо с высокими скулами и удлиненным заостренным подбородком.

Улыбался он нешироко, но сердечно: из-под на удивление тонких губ показались белые, как сахар, зубы. Одет Осия был в местную униформу: клетчатую рубашку и джинсы, заправленные в поношенные, но чистые рабочие ботинки — однако почему-то казалось, что на нем костюм.

Йен несколько рассердился. У Торсенов водятся деньги, и нет ничего плохого в том, что с ними живет старый слуга — как нет ничего плохого в том, что этот слуга негр. Но, черт возьми, Торри, мог бы и предупредить об этом!

Пока Йен подымался на ноги, Мэгги уже встала и пожала руку Осии.

— Я Мэгги, — сказала она.

— Осия Линкольн, — представился тот и, прихрамывая, шагнул вперед.

— Йен Сильверстейн, — произнес Йен, пожимая руку Осии. Пальцы у того оказались очень тонкие и длинные, словно у пианиста, а пожатие было легким, но не слабым. Он как-то странно держал левую руку, прижимая ее к боку.

Неотчетливая речь, рука, прижатая к боку… Сложив два и два, Йен сделал вывод: Осия некогда претерпел травму или повреждение правого полушария головного мозга, что привело к частичному параличу левой половины тела.

— Шалом, Йен, — произнес Осия с сильным, легко узнаваемым акцентом. — Наим мэод ма шломха? [5]

Йен меньше всего ожидал услышать приветствие на чистейшем иврите. Помедлив мгновение, он извлек из памяти шаблонную фразу:

— Ани лё мидабэр иврит тов. [6]

Это была чистая правда.

— Что, еще один еврей? — ухмыльнулся Торри.

— Да, еще один. — Высокий человек еле заметно улыбнулся, поворачиваясь обратно к Йену. — Рад познакомиться, — сказал он.

Слова Осии звучали искренне, несмотря на старательно четкое произношение и на то, что они были простой вежливостью.

Карин уже стояла у раковины: открыв кран, она немного подождала, а потом взяла высокий стакан и наполнила его водой. Затем поставила стакан перед Осией, который сделал глоток, затем другой, пока не выпил половину. После этого он опустил стакан обратно на стол. Было что-то странное в руке, которая сжимала стакан, но Йен не успел понять, в чем дело, как Осия уже сложил руки на коленях самым, что ни на есть, естественным жестом.

— Я почистил стойла, с лошадьми все порядке, только мне кажется, что Джесси несколько застоялась, — произнес Осия, чуть приподнимая уголки рта.

Карин сделала строгое лицо, но ее выдавали сияющие глаза.

— Думаю, тебе придется поездить на ней, Торри, и если ты хочешь, чтобы твои друзья помогали по хозяйству, то это вполне подходящая обязанность.

Торри рассмеялся.

— Попробуем как-нибудь пережить. Я еще не видел Джесси. — Он поднялся. — Как вы посмотрите на то, если мы прогуляемся в сарай, а потом в город?

— Обед в шесть.

— Мы можем встретиться с Джеффом в «Пообедай за полушку» и позже, после ужина.

Карин нахмурилась.

— Не далеко ли?

— Да нет, но мы бы съездили на машине.

— А потом попросите Ола отвезти вас домой, когда бар закроется?

— Зачем? Йен же не пьет, забыла?

Йен поднял свою чашку.

— В самом деле. Галлоны и галлоны кофе.

— Ну просто настоящий скандинав!

Йен улыбнулся и благодарно кивнул, когда Карин налила ему еще своего слабого кофе.

И тут до него дошло. Ладони у Осии были не розоватые и даже нисколько не светлее его темного, как черный кофе, лица. Насколько Йен мог судить, тот был черный с головы до пят.

Ничего страшного, просто странно. Вся семья странная, начиная от матери, которая играет на бирже в двух тысячах милях от Уолл-стрит, и матерого фехтовальщика, который проводит время, выслеживая волков, до высокого, худого и черного так называемого дядюшки.

Не строй из себя придурка, сказал себе Йен,ты ведь не видел нормальных семей.

Глава 3

Волки

Джефф Бьерке сидел за угловым столом и прихлебывал пиво: даже Закон может позволить себе чуток расслабиться после долгого бдения — но изредка, чтобы не дать повод к сплетням, — а у стойки бара под вывеской «Милер» — с одним «л» — снова, как всегда в последнее время, зашел разговор о волках.

Заведение «Пообедай за полушку» нисколько не изменилось с тех пор, как мальчишкой Джефф забегал сюда после школы выпить газировки: выстроившиеся вдоль стены столы за обшарпанными перегородками покрывал тот же самый пестрый линолеум, а крохотное окошко в единственной вращающейся двери в кухню было настолько грязным, что Джефф не видел, горел ли за ним свет.

Блин, даже люди — двое перед стойкой, один за ней — совершенно не изменились! Нет, конечно, Арни еще сильнее облысел, у Орфи и брюшко, и очки сделались толще, а за стойкой бара высокий костлявый Ол Хонистед двигался уже не так проворно, как раньше; но последние лет двадцать или около того Джефф, приходя сюда, каждый раз заставал одну и ту же сцену: три грации, проводящие время за спором.