Дарья Еремина - Рождение Императора

«Знает ли твой отец, что творится в твоей голове?» — Спрашивали ее глаза, и я боялся. Она улыбнулась. Я отвернулся. Целесс оттолкнулась от перил и развернулась к зале. Я дернулся, хватая ее за руку, но в ладони оказался лишь воздух. Когда? Когда она научилась этому? Я стремительно зашел в залу, догоняя подругу. Когда я подошел, она смеялась с моими родителями. Ухватив ее тонкое плечико, я сжал руку. Целесс обернулась, улыбаясь.

— Жарко — невыносимо! — Воскликнула она моему отцу и я вздрогнул. В следующее мгновение я понял, что она направляется обратно на балкон.

— Испугался? — Смеялась она, когда мы снова остались наедине. Я кинул на нее взгляд, ничего не выражающий. Да, испугался. И она знала это наверняка. — Видишь, ты совершенно мне не доверяешь, Андрес. Я могу обидеться.

Я обернулся к ней от перил. Я понимал ее игру. Как месяц назад я понял игру Тайрен, так сейчас, с той же ясностью я понимал игру своей подруги. Но это же была Целесс!!! Моя маленькая Целесс!

— Не играй со мной, Целесс. — Лишь ответил я честно на ее взгляд. Я не умел этого. Не умел и не хотел.

— Глупый ты… — Проговорила она, и я распрямился.

Челюсти сжались непроизвольно. Уж кто-кто, но Целесс знала, как я ненавижу это. Ланитка обернулась на меня от перил и смерила надменным взглядом. Развернувшись, я взялся за ручку двери.

— Если ты уйдешь… — Процедила подруга сквозь зубы, и я удивленно обернулся. Что с ней? Что творится с ней последнее время?

— Что? — Удивился я.

— Я покажу, о чем ты думаешь твоему отцу. В деталях.

Я отпустил ручку.

— И ночь с Тайрен тоже…

Я выдохнул, чувствуя, как мало воздуха стало вокруг.

— Попробуй только. — Я не знал, что я сделаю. Но безотчетная злость и беспомощность заставили меня произнести именно это.

— Что тогда? — Целесс усмехнулась незнакомой усмешкой.

— Ты больше никогда меня не увидишь. — Прошептал я. Кроме себя, мне нечем было ей пригрозить. Это могло показаться смешным, но Целесс опустила глаза. Потом и вовсе сжалась, будто от холода. Мне стало жаль ее, захотелось обнять… Но ее угроза не могла выветрится из памяти так скоро. Я стоял у двери, наблюдая за подругой.

Что же с ней твориться? Все же подойдя к ней, обнял за плечи. Вспомнил день после ночи с Тайрен. Ну, не могло это быть серьезно. Она же ребенок. У нее сотни лет впереди… На ладонь упала слезинка и я удивленно наклонился. Целесс плакала… Я сглотнул мгновенно вставший посреди горла ком. Девочка моя… Я не мог терпеть ее слезы. Что угодно я был готов сделать, лишь бы она прикатила плакать.

— Целесс…

Она, лишь, шмыгнула носом.

— Ну, что с тобой, милая? Что я могу сделать? — Я прижал ее к груди, гладя по голове. Самое прекрасное и невинное существо на этой подыхающей земле страдало в моих объятьях, и этого нельзя было допускать! — Все пройдет. У тебя века впереди, Целесс.

— Дурак. — Сказала она, всхлипнув, и я вздрогнул. Ну, вот опять.

— Хорошо, я дурак. Только не плачь. — Проговорил я, проводя по шелковым волосам. Целесс засмеялась сквозь слезы. Я и сам улыбнулся. Случайно обернувшись в зал, я уперся во взгляд Арханцель. Маленькая властительница Зальцестера смотрела в упор сквозь толпу и расстояние. Знала ли она, что твориться с ее дочерью? Я чувствовал лишь ее взгляд и никакого другого вмешательства.

— Твои родители знают, что твориться у тебя в голове? — Усмехнулся я, платя ее же монетой. Целесс подняла лицо.

— Знают.

Я онемел, еще раз обернувшись к Арханцель, но не нашел ее.

— Прости меня, Андрес. Я сама не своя…

Я отошел на шаг от подруги. Целесс утирала слезы. Лучше молчи, сестренка… Я отвернулся. Целесс взяла меня за плечо и я вздрогнул.

— Ты думала обо мне хоть секунду? — Крикнул я зло. Она отшатнулась. — Ты ланит, Целесс! Ланит! Для тебя это игра, опыт, флирт — что угодно. Я же человек. Для меня любая связь с тобой — это вся жизнь.

Она отрицательно замотала головой.

— Я знаю тебя всю жизнь… У меня нет никого кроме тебя, Целесс. Неужели ты можешь так легко разрушить мою жизнь своей простой прихотью?

— Простой прихотью? — Целесс отошла еще на шаг. — Вся жизнь твоя…

Она промолчала, а я зажмурился от посланной ею картинки. Следующая заставила меня опуститься на корточки. Вся жизнь моя — моя мать.

— У тебя не будет никого кроме нас… Кроме меня. — Усмехнулась она сквозь слезы.

Я опустил глаза. Обернулся на бушующий зал. И перемахнул через перила балкона — в сад.

— Андрес! — Крикнула Целесс.

Я ушел в невидимость, шаг за шагом вдыхая свежий и сладкий запах яблоневого сада…

Присел недалеко от тропинки, под яблоней. Набрав несколько плодов, я вспоминал, как играл тут в детстве. Как Целесс набирала полный подол яблок, и мы прятались в шалаше у западной стены и устраивали настоящий пир. Не было ничего вкуснее яблок Императорского сада.

Я откусил одно и горло свело в наслаждении от сладкого сока. Как жаль, что все это прошло. И мы повзрослели…

— Поделишься? — Целесс подкралась сбоку и облокотилась о яблоню. Я поднялся, выходя из невидимости. Какой прок от нее, если видоки видят, а псионики — чувствуют?

Развернув надкушенное яблоко, я поднес его ко рту Целесс. Она откусила, смеясь, как кусала тысячу раз до этого. Облокотившись на яблоню, она развернулась от меня и вздохнула. Я доел сладкий плод и запустил огрызок за спину.

— Ничто и никогда не изменит этого, Андрес. — Улыбалась она искоса. Я прижался щекой к прохладной шершавой кроне и развернул ее личико. Не верю. Она кивнула мне в ладонь.

— Ты никогда мне не верил. Людям свойственно не доверять ланитам, в силу вашей природной слабости.

Природной слабости? Я хмыкнул.

— Именно поэтому существуют законы для ланитов, по отношению к людям. И ни один ланит не может нарушить их… Ты знаешь.

Да, я знаю.

Целесс развернулась, молча глядя на меня своими глазами, голубыми и глубокими как море. Я прикоснулся к ее щеке, как прикасался тысячу раз до этого. Почувствовал жар и гладкость ее кожи. Я не верил себе. Не верил, что сдался, что подчинился, что преступаю запреты. Медленно, еще надеясь одуматься, я наклонился к подруге. Она была такой маленькой, еще ниже, чем мама…В одно мгновение я вспомнил наше детство, наши игры, наши тайны, наше общее взросление. У нас все было наше, кроме магии. И всю нашу жизнь я понимал, что Целесс — лишь моя. Хоть и были вокруг нее десятки подруг и друзей, а у меня — наоборот — никого кроме нее.

И в нерешительности снова остановился. Целесс открыла глаза, я отступил на шаг, сглатывая. Помимо возбуждения яростными волнами накатывал страх. Никогда в жизни я еще не испытывал подобного ужаса… Мне стало тесно в собственном теле: напряженном, не слушающемся, душном. Целесс лишь молча смотрела на меня и в глазах светились давешние слезы. Я не могу, Целесс, не могу… Я развернулся, порываясь уйти.