Станислав Романов - Больше, чем игра

— Удар, тем не менее, смертельный, — заметил Воронин.

— Да, — согласился Егор.

— А скажи-ка мне, милый друг, откуда ты почерпнул сведения о приемах японского фехтования? — спросил Воронин, хитро щуря глаз. — Ведь ты, насколько мне известно, занимался всерьез шпагою.

— Я и кэн-дзюцу занимался, — сказал Егор. — Правда не так серьезно, по самоучителю. Наверное помнишь, одно время весь город был наводнен такими тощенькими брошюрками: каратэ, кунг-фу, таэквондо, айкидо, кэндо, ну и так далее…

— Припоминаю что-то такое, — кивнул Воронин. — Выходит, ты набрался мудрости из какого-то профанского самоучителя?

— Ну, некоторое рациональное зерно там все же было, — сказал Егор. — Нужно только знать, что выбрать. А у меня кое-какой практический опыт в фехтовании имеется, вот я и выбирал, синтезировал, импровизировал…

— Тоже мне — Миямото Мусаси, — проворчал Воронин. Потрогал ящик стола, но открывать не стал, а вместо этого достал из кармана блокнот — точь-в-точь как у Копаева — и авторучку. — Как, ты сказал, называется этот удар?

— Кэса-гири, — повторил Егор.

Воронин, однако, записал в блокноте что-то другое.

— Посмотри, все верно? — спросил он, показывая блокнот Егору.

Там было написано: Сегодня в шесть у меня дома.

— Да, все верно, — сказал Егор.

Воронин поднялся, пряча в карман блокнот и авторучку.

— Ладно, пойду замолвлю за тебя словечко Копаеву. Думаю, он тебя больше парить не станет, но ты все-таки посиди здесь пока, а то он еще обидится.

И ушел.

Егор, пока ждал возвращения Копаева, подумывал, не открыть ли верхний ящик стола и не испортить ли вредному следователю магнитофонную запись, но решил не заниматься подобными глупостями. И слава богу, что Егор не полез в стол, так как Копаев вернулся очень скоро, а вернувщись, великодушно разрешил гражданину Трубникову идти на все четыре стороны. Гражданин Трубников не преминул воспользоваться предоставившейся возможностью и с большим облегчением покинул негостеприимные стены Кмровского РОВД.

Домой Егор вернулся почти в пять часов вечера. Постоял в прихожей, привалившись спиной к двери и прикрыв глаза. Стоял долго; в голове было пусто, и на душе тоже было пусто.

Потом мысль все-таки появилась — одна, простая: надо бы пожрать чего-нибудь. Желудок отозвался согласным урчанием. Не расшнуровывая, Егор стащил с ног кроссовки и прошлепал на кухню. Сварганить что-нибудь этакое… скоропалительное. Он заглянул в холодильник. Яичницу? Пойдет. Достал три яйца, зажег на плите газ и поставил на огонь небольшую сковородку. Взял одно яйцо, взмахнул ножом — лезвие с хрустом разрубило яичную скорлупу — крак! — и больно ударило по ладони. Ч-черт! Вместе с вязким содержимым яйца на сковородку упала отбитая половинка скорлупы. Черт! Черт! Егор посмотрел на ладонь — пореза не было. Выловил из сковородки скорлупу и бросил в мусорное ведро. Оставшиеся два яйца он разбил аккуратнее, посолил яичницу, вымыл руки и сел на табурет, обхватив колени дрожащими пальцами.

Денис, Денис. — Егор покачивался на табурете, словно впав в транс. — А ведь в парке он пытался что-то такое мне рассказать. Он сказал, что уходит, совсем уходит. И еще он сказал, что посвящен в какую-то тайну. Да. А я не стал его расспрашивать, хотя он, кажется, ждал этого, и, может быть, рассказал бы мне про свой секрет… Но я не спросил… Теперь он мертв, а я ничего не знаю.

Яичница пригорела.

Воронин жил неподалек от Егора, на соседней улице. Минут пять ходьбы, от силы — семь, если совсем не спеша.

Егор вышел из своей квартиры без десяти шесть, спустился с пятого этажа, демонстративно глядя в сторону, миновал лавочку со злоязыкими бабками, пересек двор по диагонали, прошел мимо бетонного забора двухметровой высоты, ограждавшего территорию рынка, и дальше — мимо шеренги ларьков, торгующих жвачкой, шоколадками, сигаретами, крепкими и не очень напитками, пересек проезжую часть улицы и нырнул во второй подъезд девятиэтажного кирпичного дома. На шестой этаж он поднялся лифтом; в лифте пахло табачным дымом, валялись окурки, сожженные пластмассовые кнопки панели управления были заменены негорючими алюминиевыми. К двери квартиры 59 Егор подошел без трех минут шесть, коротко позвонил. Дверь открыл сам Воронин, одет он был по-домашнему: в черные тренировочные штаны с отчетливо наметившимися вздутиями на коленях и светло-серую трикотажную майку с надписью We Are The Champions.

— Заходи, — сказал Воронин.

Егор зашел. Воронин запер дверь.

— Мои в спорткомплекс пошли, на тренажеры, — сказал он. — Мы можем спокойно поговорить. Пошли на кухню.

Пошли на кухню. Кухня в квартире Воронина была раза в два просторнее кухни в однокомнатном жилище Егора — квартира улучшенной планировки, понимаешь. Воронин зажег газ и поставил на огонь приплюснутый японский чайник пожарно-красного цвета с жестяным свистком на коротком обрубке носика. Егор сел на табурет сюоку от кухонного стола, прислонился к прохладной стене спиной и затылком и сказал:

— Знаешь, я тут припомнил кое-что. Вчера, после того, как мы с Денисом…

Голос у него вдруг предательски дрогнул, но Егор быстро восстановил над собой контроль и продолжил:

— В общем, он сказал мне, что уходит, совсем уходит из тусовки толкинистов. Еще сказал, что он теперь — посвященный. Когда я спросил, во что его посвятили, он сказал: в тайну. Ну, я как бы с пониманием покивал и больше не стал его расспрашивать…

Воронин, достававший из кухонного шкафчика чашки, быстро обернулся.

— Посвященный в тайну, говоришь? Он не сказал подробнее, что это за тайна?

— Нет, — покачал головой Егор. — Я же говорю тебе, я не стал его расспрашивать, а он не стал ничего рассказывать.

— Это почти что ничего. — Воронин отвернулся, выключил засвистевший чайник, из заварочного чайника налил в чашки темно- коричневой жидкости, разбавил кипятком и сел за стол. — Сахар, варенье, хлеб, масло — бери сам, чего хочешь. — Себе Воронин сделал сладкий чай, намазал маслом толстый кусок белого хлеба, а масло сверху — еще и крыжовниковым вареньем; поощрил Егора, махая левой рукой: — Давай-давай, действуй.

Егору есть не хотелось; он просто отхлебнул чая и зачерпнул ложечкой варенья. Варенье было густое, как мед, и такое же сладкое, ягоды лопались на языке маленькими зарядами душистого сиропа. И зернышки, мелкие зернышки, которые Егору почему-то очень нравилось давить зубами.

Воронин, быстро разделавшись с первым бутербродом и принимаясь сооружать второй, спросил как бы невзначай:

— Слышал, что в городе говорят про все эти убийства?