Дэвид Геммел - Дочь горного короля

Высоко над ним парила в потоках воздуха пара орлов, недосягаемая для человеческих козней и стрел. Тови отпустил тормоз, тряхнул вожжами.

– Ну, ребята, теперь под горку поедем.

Час спустя он добрался до Гвалча. Старик сидел на солнышке с чашей меда, в обществе трех верховых. Двое угрюмых озябших солдат оставались в седлах, клирик, размахивая руками, что-то доказывал Гвалчу. Его Тови знал – Андольф-переписчик, рыжий, с мучнисто-белой кожей толстяк.

– Это никуда не годится! – кричал он. – У тебя могут быть серьезные неприятности. Не знаю, зачем я так вожусь с вами, горцами. В печенках вы у меня сидите.

Тови остановил волов, слез.

– Не могу ли я чем помочь?

Переписчик от ухмыляющегося Гвалча повернулся к нему.

– Ты ведь знаешь этого человека?

– Да, это старый мой друг, а в чем дело?

Андольф театрально вздохнул:

– Новый закон, как тебе известно, обязывает всех людей иметь прозвища, отличающие одного от другого. Быть Дирком, сыном Дирка, уже недостаточно. Вас таких сотни. Прозвище нетрудно придумать, но этот вот старый дурак… Всё ему хаханьки. Посмотри сам, Пекар! – Андольф сунул Тови под нос бумагу.

Тот прочел и расхохотался.

– Ну что ж, чем не прозвище?

– Не могу я отдать это составителям списков, пойми ты. Его обвинят в неуважении к закону, и я же буду в ответе. Я человек широкий, понимаю шутку не хуже кого другого и сам в первый раз посмеялся, но теперь мне уже не смешно.

Тови кивнул. Переписчик был добрый малый, даром что нижнесторонний, и пекарь ничего против него не имел. Неблагодарное это дело, переписывать горцев, особенно когда цель твоей переписи – выявление новых налогоплательщиков.

– Я поговорю с ним, – сказал пекарь и подошел к Гвалчу. Старик уставился в упор на одного из солдат, тот беспокойно ерзал в седле. – Довольно шутить, Гвалч. Говори, какое прозвище выбираешь.

– А Дерьмодар чем плох?

– Его напишут на твоем надгробии, вот чем. И не удивляйся, если потомки будут о тебе не очень высокого мнения. Ну, так как?

Гвалч шмыгнул носом и сказал, продолжая смотреть на солдата:

– Сам придумай.

– В молодости его звали Неустрашимым, – сказал переписчику Тови. – Может, так и запишешь?

Андольф кивнул, достал из сумки перо и пузырек чернил. Вписал новое имя, приложив бумагу к седлу, и велел Гвалчу поставить подпись. Тот выругался, однако исполнил требуемое.

Андольф помахал бумагой, просушивая чернила.

– Спасибо тебе, Тови Пекар. Прощай, Гвалчмай Неустрашимый. Надеюсь, больше мы не увидимся.

– Точно, не увидимся, – ухмыльнулся старик. – И мой тебе совет, Андольф Переписчик: не доверяй черноглазым женщинам, особливо плясуньям.

Андольф, поморгав, взгромоздился на лошадь. Всадники поехали прочь. Солдат, на которого Гвалч смотрел так пристально, оглянулся, и старик помахал ему.

– Вот кто меня убьет, – сказал он, больше не улыбаясь. – Они приедут сюда, он и еще пятеро. Как ты думаешь, мог бы я изменить судьбу, если б зарезал его сейчас?

– Ну что, будем грузиться? – поежившись, спросил Тови.

– Будем. Это хороший чан, только новые бочки мне не понадобятся. Это последняя наша поездка, Тови, так что воспользуйся.

– Что толку иметь Дар, если получать от него одни мрачные предсказания? – вспылил пекарь. – Да и не верю я, что будущее так наперед расписано. Его создают люди, на камне ничего не высечено, понятно?

– Я не спорю, Тови, не спорю. Порой мне снилось то, что так и не осуществилось на деле. Это случалось не часто, заметь себе, но все же случалось. Возьмем того пастуха, влюбленного в Сигурни. До вчерашнего дня я видел, как он покидает горы, чтобы поискать занятие в нижних землях, а прошлой ночью мне приснился другой конец. Так и вышло.

– О чем это ты?

– Бернт, плечистый такой, работал у кузнеца Грейма.

– Ну, знаю. А что с ним стряслось?

– Повесился на дереве поздней ночью. Я увидел это, сидя на своем стуле.

– Адово пламя! Ты уверен, что это произошло?

Старик кивнул.

– Это я к тому, что судьбу можно порой изменить. Не часто, но можно. Он не должен был умереть, но какая-то мелочь заставила его покончить с собой.

– Что за мелочь?

– Женщина его обманула. Выпьем на дорожку, чтоб не озябнуть?

– Нет. Надо успеть на рынок, пока еще утро. – Гвалч недовольно заворчал, и они погрузили в фургон двенадцать бочонков меда наряду с пустыми, которые привез Тови. – Почему ты не разрешаешь мне выгрузить эти? Вдруг тебе приснится другой сон.

– Нет, дружище, на этот раз не приснится. Весной нам негде станет продавать мед. Ты говорил с Паллидом и сам должен знать.

– Что ты сказал ему? – спросил Тови, когда оба уселись на козлы.

– Ничего такого, что он раньше не знал бы. Паллидские Одаренные все правильно предсказали.

– И тебе нечего было добавить?

– Разве что о грядущем вожде, но я не знал, кто он и когда явится. Время еще не приспело. Этот Паллид – парень хоть куда, твердый и острый, что твой кремень. Мог бы со временем стать большим человеком, да только не доживет. А вот ты, Тови, еще станешь мужчиной.

– Я и так мужчина, Гвалчмай Дерьмодар. Не забывай об этом.

При бледном свете луны знакомая ива казалась какой-то другой. Ее ветви бороздили стальную воду, точно пальцы скелета. Даже шум водопада напоминал шепот злобных демонов. Ночная живность шуршала в подлеске. Сигурни сидела у воды неподвижно и глядела, как дробится луна в пруду.

Она испытывала потрясение и гнев. Потрясение от смерти несчастного пастуха, гнев на то, как обошелся с ней Баллистар. Сигурни три дня провела в горах, ставя ловушки на лис и бобров. Вернувшись усталая, мокрая и голодная, она увидела карлика у себя на крыльце и сразу воспряла духом. Сейчас он приготовит что-нибудь вкусное, и они весело проведут время. Она улыбнулась ему, скинула на пол шкуры, посадила на шесток Эбби. Баллистар все это время стоял серьезный и какой-то загадочный. В руке он держал перчатку для соколиной охоты, красиво расшитую голубыми и белыми бусинами.

– Это подарок? Мне? – Он с молчаливым кивком бросил Сигурни перчатку. Ее сшили из замши мелкими, старательными стежками, белую буквицу «С» окружал узор из голубых завитков. – Очень красиво. А ты чего такой мрачный? Боялся, что мне не понравится? – Сигурни надела перчатку – та сидела на руке, как влитая.

– Никогда раньше не видел, как ворона выклевывает глаз человеку. Удивительно непрочная штука глазное яблоко. Бернт, правда, не возражал, хоть и был в своем лучшем наряде. Даже и не заметил.

– О чем это ты?

– Так, Сигурни, ни о чем. Как там Бернт?

– Я с ним не виделась, – резко сказала она. – Нашлись дела поважнее. Что с тобой такое, ты пьян?