Олег Авраменко - Грани Нижнего мира

Ну, а Владислав ещё со времени нашей женитьбы взял себе в привычку бриться перед сном. Со свойственной ему чуткостью он сразу уловил, что я, в отличие от многих других женщин, не люблю мужскую щетину, и стал сбривать её дважды в день, причём вечером делал это с гораздо большим усердием, чем по утрам. Время с одиннадцати до полуночи, когда мы обычно ложились в постель, но ещё не спали, было нашим волшебным часом любви, и всякий раз мы готовились провести его с таким же трепетным предвкушением, как и в первые дни нашей совместной жизни.

Это, конечно, не значило, что каждый день мы предавались ласкам строго по расписанию — только в это время и ровно час, минута в минуту. Всё зависело от нашего настроения и физического состояния: иногда мы ложились раньше, иногда — позже; бывало, что засыпали ещё до полуночи, а бывало — в час ночи; порой мы просто лежали, обнявшись, и болтали о всяком и разном, пока один из нас не заснёт; а порой (и довольно часто), не успев налюбиться вдоволь с вечера, переносили вторую серию на утро — благо с тех пор, как волею Мэтра нас забросило на Грани, мне больше не нужно схватываться в полседьмого, чтобы второпях принять душ, сообразить что-нибудь на завтрак себе и Владиславу, а затем бежать через весь город на занятия в университет. Здесь нас никто не будит спозаранку, мы можем спать, сколько заблагорассудится, затем подолгу нежимся в постели, завтрак нам подают в любое время по первому же нашему зову, а занятия проводятся тогда, когда это удобно для нас.

Впрочем, что касается учёбы, то мы стараемся не нарушать согласованное с преподавателями расписание. Они люди занятые, и с нашей стороны было бы свинством нарушать их планы на день. Обычно, с одиннадцати утра до двух дня у нас практические занятия по магии; после обеда, с четырёх до шести, под руководством одного из магистров Инквизиции мы изучаем теорию (сюда входят не только колдовские науки в чистом виде, но также их приложение в различных областях естествознания); а позже вечером наступает черёд истории, философии, имперского и международного права, прочих гуманитарных дисциплин. И вот так — пять дней в неделю, уже почти восемь месяцев, с тех самых пор как в начале мая мы прибыли в Вечный Город и поселились в королевском дворце, который назывался Палатинум.

Правда, назавтра никаких занятий не намечалось. Всю последнюю неделю христиане разных конфессий, в общей сложности составлявшие половину населения Империи, а также иудеи-мессиане и представители некоторых мусульманских сект, отмечали рождественские праздники, которые здесь, в отличие от Основы, начинаются в вечер Сочельника 21 декабря. Торжества были тем более пышными, что проходили в канун нового тысячелетия, которое, как известно, должно начаться в полночь на 1 января 2001 года. Теперь этот очевидный факт признавали даже те, кто, поддавшись очарованию круглой даты, праздновал наступление XXI века ещё год назад.

Разумеется, в такой обстановке нам было трудно сосредоточиться на учёбе, к тому же наш статус — пока что неопределённый, но, без сомнения, очень высокий, — обязывал нас к участию во всех мало-мальски значительных официальных и полуофициальных мероприятиях, посвящённых нынешним празднествам. А кроме того, послезавтра, в последний день уходящего года, Владиславу исполняется двадцать шесть лет — и это следовало отметить. Так что мы решили устроить себе двухнедельные каникулы и с головой окунулись в бурлящую светскую жизнь самого большого города в мире.

Тщательно расчесав волосы, я положила щётку на туалетный столик и уже поднялась с кресла, собираясь пройти к кровати, как вдруг раздался тихий стук во входную дверь. Я недовольно поморщилась, мысленно предупредила Владислава, чтобы он оставался в ванной, набросила на плечи халат и немного раздражённым голосом произнесла:

— Да, можно.

В спальню проскользнула Кристина — невысокая девушка моих лет, тёмная шатенка с большими карими глазами, щупленькой фигуркой, неразвитыми, как у девочки-подростка, формами и симпатичным, хоть и немного простоватым, лицом. Она принадлежала к штату моих фрейлин и, подобно всем остальным придворным барышням, была отпрыском инквизиторской семьи — то бишь аристократкой.

Внутри Священной Империи инквизиторы занимали положение сродни высшей знати в сословных обществах, фактически они представляли собой правящий класс, в руках которого были сосредоточены все главные рычаги государственной власти. За минувшее тысячелетие Инквизиция, при пассивном содействии Мэтра и других Великих, превратилась из чисто военного ордена в мощную политическую организацию. Ещё в конце XVIII века она объединила в своих рядах большинство сильных колдунов Империи, а тех немногих, кто отказался примкнуть к ней, объявила пособниками тёмных сил и подвергла преследованиям. Как и любая тоталитарная структура, Инквизиция не терпела конкурентов ни в управлении государством, ни в деле защиты имперских Граней от происков Нижнего мира. Владислав, который, в отличие от меня, неплохо помнил времена социализма, сравнивал здешние порядки с советской однопартийной системой; правда, не в пример канувшей в Лету Стране Советов, Священная Империя процветала под властью инквизиторов, и её граждане на жизнь не жаловались.

Не будучи, в принципе, замкнутой кастой, Инквизиция тем не менее обладала всеми характерными чертами отдельного сословия — и на то имелись веские причины генетического характера. В отличие от способностей высших магов, которые проявлялись спонтанно, без какой-либо известной закономерности, обычный колдовской дар был строго наследственным признаком, притом рецессивным — он в полной мере передавался детям только в том случае, когда присутствовал у обоих родителей. Поэтому инквизиторы предпочитали находить себе пару в своей среде и почти никогда не вступали в браки с простыми смертными. Их сыновья, за редким исключением, тоже становились инквизиторами, сохраняя преемственность поколений, а вот из дочерей лишь незначительная часть наравне с парнями поступала в специальные училища ордена, большинство же девушек просто выходили замуж за инквизиторов и в чисто патриархальных традициях довольствовались скромной ролью хранительниц домашнего очага.

Мои фрейлины как раз и принадлежали к этому большинству. Своё пребывание во дворце они рассматривали как благоприятную возможность найти себе блестящую партию и о чём-то большем не помышляли. На первых порах меня несказанно возмущало такое положение вещей, я убеждала девушек быть более активными, не отдавать всё на откуп мужчинам, но мои страстные призывы не нашли должного отклика в их сердцах. Со временем я начала понимать глубинную мудрость этой, на первый взгляд пассивной позиции: в обществе, где неравенство полов присутствует не только по факту, но и закреплено юридически, лишь самые сильные и решительные женщины способны сами постоять за себя, а остальным гораздо легче завоевать себе место под солнцем не пытаясь напрямую управлять миром, а управляя мужчинами, которые правят миром. Лично я не разделяла такой жизненной философии, однако признавала за ней право на существование.