Роберт Говард - Василий Головачёв представляет: Золотой Век фантастики

Разразившись потоком черной брани, англичанин согнал с себя оцепенение и выхватил пистолет. Он навел длинный ствол на метнувшуюся к нему с оскаленной пастью и горящими адским пламенем глазами гарпию и нажал на курок. Голова образины, точно перезрелый гранат, взорвалась облаком кровавых брызг. Мертвый акаана рухнул прямо в костер, и воздух наполнился запахом паленой плоти.

Испустив дикий вопль, пуританин ринулся в бой. В его крови вспыхнул огонь всепожирающей ярости предков — язычников-саксов. Впитавшие с молоком матери безропотность и покорность, привыкшие к столетиям унижения и страха негры, уже были неспособны к организованному отпору. Они десятками, словно овцы на бойне, гибли от ужасающих клыков и когтей, и лишь немногие, обезумевшие от ненависти, пытались сопротивляться. Но луки ночью оказались бесполезны, а дьявольское проворство чудовищ помогало им уворачиваться от копий и топоров. Подлетев, акаана избегали удара, а потом пикировали, валили жертву на землю и вспарывали ей живот длинными острыми когтями.

В пылу сражения Соломон не сразу увидел Куробу — вождь, прижавшись спиной к стене хижины, отбивался он наседающих на него чудовищ. Под ногами его уже лежал труп акаана, оказавшегося недостаточно проворным. Здоровенным двуручным топором высокий негр отмахивался не менее чем от полудюжины гарпий. Англичанин метнулся ему на помощь, но его заставил остановиться тихий жалобный стон.

Буквально в дюжине футов от пуританина, на траве, под тушей здоровенного акаана, извивалась окровавленная Найела. Гаснущий молящий взгляд девушки встретился со взглядом Соломона Кейна. Выругавшись, англичанин, выпалил из второго пистолета. Судорожно забив в пыли крыльями, мерзкое создание откатилось от девушки.

Одним прыжком Кейн подскочил к Найеле и присел на корточки рядом с ней, но было уже слишком поздно… Бедняжка поцеловала руку, поддерживающую ее голову, и глаза ее закрылись навсегда.

Пуританин бережно уложил тело на землю и поискал взглядом Куробу, но увидел лишь кровавое месиво под ногами гнусных бестий. Свет померк в глазах пуританина. Издав ужасающий вопль, на мгновение перекрывший шум резни, он, сжимая одной рукой рапиру, а другой кинжал, ринулся в бой. Невероятно быстрым движением он вспорол кинжалом жесткое брюхо ближайшего к нему акаана, а горло другого пронзил рапирой. Оставив за спиной извивающихся и вопящих чудовищ, обезумевший человек устремился на поиски новых врагов.

Повсюду вокруг Соломона в муках умирали жители Богонды. Завывающие и улюлюкающие демоны, словно ястребы за куропатками, гонялись за мечущимися в панике чернокожими. Многие богонда пытались найти убежище в хижинах, но монстры срывали крыши или выламывали двери. К счастью, Кейну не довелось увидеть происходившее внутри них.

Низвергнутый в пучины отчаяния, англичанин был уверен, что именно он стал виновником трагедии. Поверив в сопричастность белого человека к их божествам, богонда перестали ублажать своих палачей ежемесячными жертвами и теперь несли за это кару. Именно он, Соломон Кейн, виноват в том, что не смог их уберечь. Самым страшным испытанием для пуританина были полные муки глаза негров. В глазах этих не было злобы или гнева, только боль и немой укор — он был их пастырем, но не сумел защитить свою паству.

Не разбирая пути, словно ангел смерти, несся англичанин по улицам, раздавая гибельные удары направо и налево. Монстры, завидев белокожего убийцу, бросали свои покорные жертвы и пытались ускользнуть. Но обожравшимся человеческой плотью демонам скрыться от ярости пуританина было нелегко.

Сквозь застилавшую его глаза багровую пелену (и ее причиной был не пожар, охвативший деревню) Кейн разглядел, как гарпия, схватив обнаженную женщину, повалила ее на землю, впившись в горло волчьими клыками. Англичанин сделал выпад, и раненая тварь, бросив захлебывающуюся кровью негритянку, взмыла вверх. Но не тут-то было! Пуританин, завывая как дьявол отбросил рапиру, совершил безумный прыжок, обхватил руками и ногами тело акаана и впился зубами ему в глотку.

Кейн снова сражался в воздухе, но на сей раз он был хозяином положения. Суеверный страх сковал недалекий умишко гарпии. Дьявольское создание даже не пыталось использовать свои клыки и когти, а лишь отчаянно силилось вырваться из стальной хватки врага, рвавшего ей зубами глотку. Оно дико верещало и взбивало воздух крыльями до тех пор, пока Кейн не опомнился настолько, чтобы использовать вместо зубов кинжал. Стальное острие нашло гнусное сердце, и гарпия рухнула вниз.

По счастью, они угодили на соломенную крышу, смягчившую падение. Соломон и мертвое чудище пробили ее и упали на извивающиеся тела. Отблески пожара попадали в хижину через выломанную дверь, и в их красноватом свете англичанин увидел окровавленные клыки в разверстой пасти акаана, пожиравшего еще не успевшего умереть негра. Пуританин выплыл из мутно-багрового омута безумия, его стальные пальцы сомкнулись на горле монстра, и их хватку не смогли разомкнуть ни когти, ни удары крыльев. Соломон разжал сведенные судорогой руки, только когда ощутил, что акаана отдал дьяволу свою черную душу.

Снаружи доносились звуки резни. Кейн устремился прочь из наполненной мертвецами хижины.

На бегу он подхватил какое-то оружие — это оказался топор — и выбежал на улицу. Гарпия попыталась взлететь из-под самых ног Соломона, но он, даже не замедляя бег, рубанул сплеча проклятую бестию. Пуританин, завывая в бешенстве, несся с окровавленным топором дальше, а за его спиной билось в агонии обезглавленное тело акаана. Однако больше противников ему не нашлось. Крылатые твари улетали. У акаана пропала всякая охота драться с белокожим безумцем, еще более диким в своей ярости, чем они.

Но адские твари взмывали в ночное небо не одни. В когтях акаана сжимали еще трепетавшие человеческие тела. Ночное небо оглашалось криками боли и тщетными мольбами. Кейн, потрясая окровавленным топором, метался во все стороны, пока наконец не остался один-одинешенек в заваленной трупами деревне. Запрокинув голову к равнодушным звездам, он посылал вслед монстрам страшные проклятия, а на лицо ему падали теплые соленые капли.

В поднебесье затихали последние отголоски кровавого пиршества демонов, смолкли предсмертные вопли людей и дьявольский хохот акаана, закончился кровавый дождь. Соломона покинули последние остатки рассудка. Он бормотал что-то бессвязное, время от времени дико вопил и раз за разом обрушивал топор на поверженных гарпий.

Чем выглядел сейчас в глазах богов попирающий мертвые тела человек, залитый кровью с ног до головы, грозящий своим жалким топором самим небесам и выкрикивающий ужасные проклятия крылатым демонам ночи? Можно сказать, что он олицетворял собой все человечество.