Дмитрий Денисов - Изначальное желание

— Мил сударь наверное припрятал под одеждами три кургана? — хозяин таверны пытался заглянуть мне под одежды. Но кроме серого выцветшего кафтана так ничего и не увидел. Я усмехнулся.

— О, нет, не три. Но мне нужно твое слово. Продолжай.

Он снова задумался. И думал долго, бросая на меня короткие выразительные взгляды. Я ловил их и упивался его искренними желаниями. И внутренне ликовал, хотя внешне выглядел непроницаемым. Наконец, кабатчик зашевелился и вздохнул.

— Я, право, не знаю. Боюсь, и золото ваше тут бессильно.

Я покивал, глядя на его плотно поджатые губы. И вдруг вкрадчиво спросил:

— А как насчет власти? Ты бы хотел иметь власть над людьми?

— Да разве ж ее заимеешь? — тонкие губы разжались и скривились в усмешку.

— Так хотел бы? — мягко повторил я. — Хотел бы, чтобы все превратились в твоих помощников, и бегали в промасленных фартуках пред тобой? И выполняли все твои прихоти?

— Ну, может быть.

— Тогда это вопрос суммы. Ведь каждый работает за какую-либо плату. Так что, если взять всех, и помножить на плату, то получим сумму, за которую можно купить власть над миром. То есть заставить всех делать то, что тебе хочется.

— Так где ж ее взять, сумму ту?! — всплеснул он руками.

— Вопрос не в том. Вопрос в том — чего хочется тебе? Чего ты им будешь приказывать? Прикажешь им всем стряпать? Так не съешь ты столько. Прикажешь стряпать для посетителей? Но посетителей у тебя не будет, так как все будут работать на тебя. Чего ты истинно хочешь? О чем мечтаешь?

Одутловатый кабатчик поскреб лоснящиеся складки на затылке, глянул на снующих помощников, и покачал головой.

— Запутал ты меня, почтенный гость. Позволь, я просто буду разносить пиво, но не напрягать свои больные мозги. А за щедрость твою спасибо.

Я снова сунул ему монету, видя, как лоб его покрылся испариной. Он опешил от неожиданности. И снова метнул пронзительный взгляд, наполненный изначальной подозрительностью. Ну не мог простой человек так бездарно расшвыривать золотом. Не иначе, как тут что-то нечисто. Я улыбнулся. Да, он прав. Но не в том, что здесь подвох, а в том, что я не простой человек. Вернее — совсем не человек.

— Выходит, ты работаешь ради работы, а не ради твоих желаний, — бросил напоследок я. — Тебе не важно поставить цель и добиться ее, но важно бегать и распинаться перед этими людьми, равно как и передо мной? В то время как все мы здесь с конкретной целью — получать удовольствие. Тебе же важна суета?

Кабатчик привстал, давая понять, что не хочет более общаться со мной, очевидно сочтя умалишенным. На нас поглядывало многие. Шутка ль в деле — вечно снующий кабатчик надолго задержался у стола какого-то бродяги. И не просто задержался, а подсел и долго о чем-то с ним беседовал. Причем наблюдательные (а таких здесь было предостаточно) замечали, как он то краснел, то покрывался испариной, то бледнел, то кривился непонятно от чего. Как и сейчас: он несколько побледнел и скрипнул зубами.

— Но я иного делать не могу, сударь. Если я брошу эту суету, я умру с голоду, равно как и моя семья. Так что я попросту вынужден.

— Выходит, у тебя нет желаний. Лишь нужда?

Он снова заскрипел зубами в ответ. Я смилостивился и задал последний вопрос:

— А сколько тебе нужно золота, дабы до конца жизни жить безбедно и кормить семью?

— О, ответ дать может только моя супруга.

И ловкий хозяин поспешно скрылся среди гудящей толпы. Я остался наедине с недопитой кружкой и со своими мыслями. Я допивал и размышлял.

Если бы он видел все, что произошло со мной и сидящим рядом вором. Если бы мог он задумываться? То понял бы многое. Но думать — удел немногих. Тех, кто действительно может заставлять остальных выполнять свои прихоти. При этом платить им будет монетой, которую забрал у них же. Это гениально, и я только что доказал свою правоту. А совесть меня отнюдь не терзала, так как вору золото досталось подобным же образом. Даже худшим — оно пропахло кровью. Но я, в отличие от него, распорядился им иначе. Я не стал тешиться объятиями девиц, но постиг желаемое.

Я в очередной раз понял: мало кто знает, чего он желает на самом деле, помимо тех мимолетных желаний, которые можно назвать необходимостью. Вот как этот кабатчик. Потому-то и нет у него тех курганов, ибо нет у него таких необъятных желаний. Нет фантазии, которая подсказала бы, на какие цели пустить эти средства, и какими средствами достичь этих целей. Есть лишь суета, извечная суета, в которой он крутится как белка в колесе, следуя за неопределенной иллюзией. И не может вырваться. А, ускоряя бег, ускоряет движение колеса, но стоит на месте.

И место ему здесь.

Виню ли его?

Нет — не за что. Нет вины его в том, что он таков. Даже наоборот — я хвалю его, так как призван он и подобные ему работать на прихоти мои и мне подобных. И нет моей вины в том же самом. Я таков: пытливый и любознательный, стремящийся к знаниям, которые можно заставить служить моим желаниям. Именно они — знания, делают человека полным хозяином своих желаний и возможностей. Именно они делают его истинно богатым.

Но при всей пытливости ума, я не утрачиваю веры в разум Творца, и способен слепо ему доверять. Я способен чувствовать его сердцем, способен улавливать его пожелания, когда он направляет меня. И благодарен ему за то, что создал он меня таким.

Не виновна черепаха в том, что медленно ползет, и глупо презирать ее за невозможность летать. Не виновен орел в том, что рожден летать, и глупо заставлять его ползти. Ибо все они есть воплощение великого замысла, и роль каждого важна на этой земле. Но презренна та черепаха, что, глядя ввысь, мнит себя орлом. И жалки все ее попытки взлететь. Но достойна та, что молча ползает, и несет на себе бремя тяжелого панциря. И достоин тот орел, что с мудростью взирает с небес, видя в черепахе великий замысел Творца. Но презрен тот, кто презирает ползущих, хвалясь перед ними своими могучими крыльями. И поистине волшебна та черепаха, что сумела-таки взлететь. Но презренна та, что взлетела, уцепившись за орла. И беден тот орел, что безвольно позволил кому-то использовать свои крылья. Но страшен тот, что схватил черепаху и сбросил ее вниз, дабы та расколола панцирь, и плоть ее стала доступна для жадного клюва.

И велик тот орел, кто по собственной воле несет всех черепах, и не бросает.

Но таков всего один…

Пока я размышлял, вспоминая притчи из древних писаний, ко мне подсела соблазнительная брюнетка, с большими темными глазами, и полным алым ротиком. Смелая. Никто не отваживался садиться ко мне. Или любознательная? Впрочем, и то и другое в равной степени губит людей.