Елена Хаецкая - Изгнанник

— Ну, да, — сказал Авденаго.

— А что такое — Авденаго? — настаивал Моран.

— Я, — сказал Авденаго.

— Что? — гаркнул Моран. — Что ты говоришь?

— Я говорю — я! — завопил Авденаго.

— Мешаешь вальс слушать, — сказал Моран. — Заткнись.

— Я, пожалуй, лягу, — проговорил Авденаго и растянулся на полу.

Они дослушали вальс. Моран изловчился и лягнул Авденаго в бок.

— Ты что тут разлегся при своем господине? Совсем обнаглел? Ты хоть осознаешь, смерд, при ком ты разлегся?

— Я могу ниц полежать, — предложил Авденаго. — Как перед византийским императором. Только чтобы полежать. Стоять что-то трудно. Устал я за день.

— А, так тебе трудно? Вот и хорошо, — обрадовался Моран. — Давай-ка, встань. Внимай «Анюте» стоя. Навытяжку. Жаль, тяжелого ружья нет со штыком, знаешь, такого, неудобного, как при императоре Павле… На чем мы остановились?

— На том, что Авденаго — это я, — сказал Авденаго.

— Нет, — Моран покачал головой медленно и торжественно, словно готовясь провозгласит ьсмертный приговор. — Ты — в родительном падеже. Ты — кто? Авденаго.

— Именительный падеж, — заметил Авденаго.

— Да, но что потом? — Моран поднял палец. — Потом начинается совсем другое. Ты муж — кого? — Атиадан. Ты дахати — кого? — Нитирэна. Ты раб — кого? Самого Джурича Морана! Так кто ты такой?

— Авденаго.

— Угу. Ты — Р2. Смысл твоего существования — в тех, кто тебя определяет. В них.

— Между прочим, — сказал Авденаго, зачем-то не желая уступать Морану, — в родительном падеже вы все. Вы, Нитирэн, моя жена. А я все-таки в именительном.

— Без нашего родительного твой именительный лишается всякого смысла, — отрезал Моран и поджал губы. Он терпеть не мог, когда его уличали в неточности.

Музыка закончилась. В наступившей тишине Авденаго проговорил:

— Странно, а в Истинном мире я считался довольно значительной персоной.

— Это потому, что ты прилагаешься к очень значительным персонам, — объяснил Джурич Моран. — Так что считай, что тебе повезло.

Авденаго молчал.

— Ты считаешь? — спросил его Моран.

— Считаю, — нехотя выдавил Авденаго.

— Почему-то я не слышу радости в твоем голосе, — заметил Моран.

— Потому что радоваться нечему, — ответил Авденаго, и тут в дверь позвонили.

Авденаго поморщился. Еще одно, осточертевшее. Сейчас клиент будет ломиться в дверь, Моран — орать, что Джурича Морана нет дома, а Авденаго — неубедительно врать из-за запертой двери. У Морана испортится настроение, и остаток вечера он будет шпынять своего раба — просто для того, чтобы развеяться. А поскольку Авденаго надоел Морану не меньше, чем Моран — Авденаго, то все это закончится либо бегством Авденаго из дома под предлогом «выгулять собачку», либо мордобоем.

Очевидно, у Морана возникли те же самые мысли. Он скучно посмотрел на своего раба и пробурчал:

— Что стоишь? Скажи, что меня нет дома. Не то так и будет ломиться до ночи.

— Ну и пусть себе ломится.

— Меня раздражают звуки посторонних людей возле моей двери. Ступай и избавься от него.

Авденаго поплелся в прихожую.

— Мне необходимо побеседовать с Джуричем Мораном, — в ответ на «кто там?» проговорил уверенный, спокойный мужской голос.

— Джурича Морана нет дома, — сказал Авденаго.

— Чушь! Ты кто — слуга? Это ведь он подучил тебя солгать?

— Какая разница, кто меня подучил, — сказал Авденаго. — Господин Моран не принимает.

— В его интересах принять меня, — настаивал голос.

Авденаго открыл дверь, загородил собой вход и проговорил:

— Учти, гнида, малейшее резкое движение с твоей стороны — и я тебе все кости переломаю. Мой господин изволит лежать на диване и упиваться собственным величием под музыку Анюты Гаврилиной.

В прихожую, отстранив Авденаго, ловко проскользнул человек в хорошо пошитом костюме. Он был высоким, угловатым, что странно не вязалось с его интеллигентным голосом и хорошими, немного вкрадчивыми манерами. Его лицо обладало некоторыми чертами монголоидности — иногда такое встречается у сибиряков.

— Как к тебе обращаться? — спросил он у Авденаго.

— Никак. Сейчас ты скажешь, что тебе надо, и уйдешь.

— Нет, молодой человек, то, что я намерен сказать, должно быть доведено до сведения Джурича Морана лично. Впрочем, к слуге можно никак не обращаться.

Он дернул плечом, и в этот самый миг странная догадка посетила Авденаго. «Но… это невозможно! — подумал он в полном смятении. — В Санкт-Петербурге? Нет. Моран бы знал…»

— Ты — тролль? — спросил Авденаго.

Гость глянул на него в полумраке прихожей, сверкнул желтоватыми глазами.

— А, разглядел! — промолвил он. — А ты кто?

— Я — нечто, зависящее от родительного падежа, — ответил Авденаго. — Муж — кого? — моей жены. Друг — кого? — моего друга. Слуга — кого? — моего хозяина. А сам-то я кто? А сам-то я никто. Но поскольку все те, кто стоит рядом со мной в родительном падеже, — очень важные персоны, то и сам я вполне серьезная личность и при случае могу пырнуть ножом. Поэтому веди себя тихо, понял?

Гость сказал:

— Мое здешнее имя — Алексей Дмитриевич Анохин.

Авденаго вытянул шею и крикнул:

— Мой господин! К вам — мусье Анохин по важному делу!

— Пусть катится к черту, — донесся голос Морана.

Анохин уже входил в гостиную. Пес с громким лаем бросился к нему, но уже возле самых ног гостя передумал его съедать и принялся весело обнюхивать его брюки.

Непринужденно устроившись у стола, накрытого скатертью с бахромой, Анохин раскрыл свой портфельчик и извлек небольшой ноутбук. Включил, помедитировал на экран, пока компьютер загружался. Затем перевел взгляд на Морана.

— Итак, вы — Джурич Моран. Странно, что вы не взяли себе человеческого имени, — произнес Анохин.

— Я не намерен брать себе какие-то там чужие имена, — проворчал Моран. — Авденаго, подай подушку! Твоему господину неудобно лежать!

Авденаго сорвался с места, убежал, прибежал, положил еще одну подушку под голову своего господина. Полюбовался. Поправил подушку.

Анохина эта сценка ничуть не впечатлила. Он пролистывал на своем ноутбуке разные файлы. Когда суета вокруг Морана улеглась, Анохин продолжил:

— Имело смысл скрыть свое подлинное имя. Во всяком случае, это затруднило бы поиски вашим врагам.

— Да плевал я на врагов, — сказал Моран. — Тем более на моих. Если они найдут меня, им же хуже будет. Я бы на их месте держался от меня подальше.

— Увы, — Анохин развел руками. — В последнее время ситуация резко изменилась, и изменилась к худшему.