Константин Бояндин - Издалека

Земля вздрогнула под ногами у бегущих и Науэр на миг оглянулся. И тут же Аймвери рванул его вперёд. Гость едва удержался на ногах, поразившись силе человечка.

— Не оглядывайся! — прокричал Аймвери, указывая на небольшой плот, что лежал у самого берега Реки. — Иначе мы пропали!

Судя по всему, Гость его услышал. Они столкнули плот в воду, и Аймвери оттолкнулся шестом от берега. Как раз в тот момент, когда посланец Фиолетовых гор был готов настигнуть их.

Гость обернулся, услышав неприятный сухой скрежет разламывающейся земли, и едва не упал в Реку, увидев то, что предстало его глазам.

— О небеса, — только и смог прошептать он, вцепившись в плот изо всех сил. Аймвери молча отталкивался шестом, стараясь не позволить слабому здесь течению унести их слишком далеко от переправы.

Гость заворожённо смотрел на чудище, словно собранное из частей самых невероятных тварей. Две пары плавников, кожистые крылья на спине, длинная шея и пасть, из которой выглядывали сверкающие клыки. Да оно же может перекусить наш плот, подумал Науэр. Невольно пригнувшись, когда голова свирепо метнулась вниз… и замерла, словно наткнувшись на непреодолимую стену.

Впрочем, так оно, наверное, и было.

Издав устрашающий вопль, чудовище нырнуло (Гость смотрел, не веря своим глазам, как волны расходятся по поверхности земли… словно то была вода) и устремилось назад. К двум зловеще светящимся пикам, время от времени выставляя над поверхностью земли уродливую, ощетинившуюся шипами голову.

Буря прекратилась, словно по команде. Только что она бушевала над ними, а теперь всё застыло и успокоилось. Моментально, безо всякой паузы.

— И часто у вас здесь… такое творится? — спросил Науэр у старательно работающего шестом человечка. Противоположный берег был всё ещё далеко.

— На той стороне, — Аймвери кивнул в направлении Вилки, — может твориться всё, что угодно. На нашей стороне, — и выделил интонацией слово «нашей», — такого пока ещё не происходит.

Пока, подумал Гость и поёжился. В детстве он читал множество сказок, но увидеть столько небывалого за какой–нибудь час… нет, к этому он не был готов. Да и можно ли быть готовым к ставшему явью кошмару?

— Там, — возбуждённо воскликнул флосс, — кто–то есть! Кто–то живой! И, по–моему, не враждебный!

— Не так громко, — усмехнулся Унэн и вновь по привычке потянулся почесать затылок. Не вовремя, конечно. Пару раз флосс едва не лишился глаза, прежде чем монах не запомнил, что с живым грузом за спиной жестикулировать следует осторожно.

Третьего раза не получилось. Монах спохватился и остановил руку. Присмотрелся к двери — на ней красовался выгравированный силуэт. Рассмотреть его вблизи не представлялось возможным, а изучить издалека мешал толстый слой пыли.

Унэн хлопнул по двери ладонью, и пыль осыпалась серебристым каскадом им на головы. Флосс возмущённо отряхнулся.

— Теперь все знают, что мы намерены войти, — воскликнул он укоризненно. — Где твоя осторожность?

— А, — беспечно махнул рукой Унэн. — Справимся как–нибудь. Если бы ты только видел, Шассим, где мне доводилось бывать… Словом, как говорил мой наставник, тяжело в Ученье — легко в бою.

И, молниеносно развернувшись, ударил в дверь ладонью. Та неожиданно легко подалась и бесшумно повернулась, открывая новое, куда более просторное помещение.

Огромная статуя ворона, расправившего крылья, холодно смотрела на пришельцев с дальней стороны зала. Кровавыми капельками светились в полумраке каменные глаза птичьих голов, венчавших колонны.

Ни окошка, ни ветерка. Затхлый, едва пригодный для дыхания воздух.

— Смотри, — позвал Шассим и Унэн оглянулся. На двери, как было теперь заметно, тоже был изображён ворон. В точности повторяющий огромное изваяние, частично вмурованное в стену.

— Я думаю, что… — начал было монах, но флосс перебил его, энергично махнув правым крылом в сторону статуи.

— Тихо, — пронёсся его шёпот в разгорячённом сознании Унэна. — Прислушайся.

Теперь это слышал и монах. Чьи–то осторожные шаги. Странным было то, что они доносились откуда–то из–за статуи.

Слышимость была превосходная, и Унэн не сразу сообразил, что его псионически усиленный слух успел вернуться в норму.

Норруан ощущал себя… опьяневшим? Возможно. Ни руки, ни ноги не повиновались ему, а в голове висела блаженная, тёплая дымка. От неё всё виделось в розовом свете и всё унылое, отвратительное, надоевшее просто исчезло.

Он покачнулся, выпуская из рук верёвку, и осознал, что его чувства невероятным образом обострились. Несмотря на полумрак, всё вокруг было исполнено дивных, потрясающе ярких цветов; запах пыли и склепа тысячелетней выдержки показался ему божественным ароматом, по сравнению с которым свежий воздух Зивира был просто непригоден для дыхания.

Окружающий мир показался более настоящим, чем тот, откуда он спрыгнул. Норруан поднял голову и содрогнулся. Непроницаемый мрак сгустился в отверстии, из которого ниспадала верёвка. Он казался невероятно плотным — сдавленным настолько, что вот–вот начнёт просачиваться вниз. Владыка Моррон поспешно отошёл в сторону.

И — самое странное. Туман, скрывавший под собой воспоминания, принялся торопливо уползать. Прошлое всё ещё казалось бесформенной, ничего не означавшей грудой , но очертания его становились с каждым мигом всё чётче.

Норруан остановился и затаил дыхание, вслушиваясь в самого себя.

Из полумрака зала навстречу ему вышел человек по имени Каллиро. Высокий, чуть сутулящийся, с пепельными волосами, собранными в пучок на затылке. В руке он держал миниатюрную арфу. «Я рад, что ты снова проснулся», сказал он и эхо голоса раскатилось где–то в глубине сознания Норруана — там, где никогда не брезжил свет. Улыбнувшись, Каллиро извлёк из своей арфы мелодичный аккорд и силуэт его постепенно растаял. Норруану показалось, что огромные деревья — в сотни футов высотой — показались за спиной растворяющегося в воздухе Каллиро. «Вспомни, где мы виделись прежде», услышал он на прощание.

Шаги послышались справа от Норруана. Он молниеносно повернулся, сжимая жезл. Человек по имени Оттураэ, с тонким окровавленным клинком в перевязанной руке, выходил из крестообразного разлома в пространстве. Он также был высок и худощав; ноги плохо держали его, глаза лихорадочно блестели, но на умирающего он не был похож. «Не дай заманить себя в ловушку», посоветовал он, вытирая клинок и вкладывая его в богато украшенные ножны. «У тебя нет и не может быть союзников. Вспоминай меня почаще…» — и, кивнув, Оттураэ вновь шагнул в разлом. По ту сторону его метались багровые тени, и густой дым стелился над выжженной землёй. С отвратительным скрежетом разлом начал смыкаться.