Галина Львовна Романова - Странствия Властимира

— Видно, ты душой за дело свое болеешь, человек-цветок, — грустно молвила она. — Делать нечего, придется помочь тебе. Смотри!

Она шагнула к самой воде и засвистела с двух пальцев.

От ее свиста пригнулись к земле травы, зашелестели испуганно и грозно кусты, посыпалась листва с дуба над головой. Волны реки взволновались, ударились в берег с плеском и пеной. Камыши рванулись к небу, разошлись, словно вспаханные невидимой сохой, и к детям вышла водяная дева.

Вода текла по ее телу, убегая обратно в реку. Распущенные волосы опускались ниже колен. Тонкое полотно, похожее на лунный свет, окутывало ее ноги. Лицо, прекрасное, как цвет месяца, было лениво и сонно, но, увидев мальчика и девочку, она оживилась и чуть построжела.

— Что здесь делает человек? — спросила она у Мавки.

— Это не человек, — хитро улыбнулась та и взяла его за руку— Это человек-цветочек, Лютиком его кличут.

Русалка подобрела, и мальчик даже подивился, видя ее улыбку.

— Лютик? — переспросила она. — Хорошо… Что ж, Лютик, дело пытаешь аль от дела лытаешь?

— Ему трын-трава срочно надобна, — торопливо объяснила девочка. — Помоги ему, матушка, отыщи полянку заветную!

Русалка не обратила внимания на слова дочери, и Лютику пришлось объяснять все еще раз, самому.

Услышав про князя Резанского, русалка испуганно вскинула точеные брови.

— Трудно ему будет с волками этими справиться, — наконец молвила она. — Трын-трава недолго действует. Вдруг не успеет он с псоглавцами совладать? Своевольна трава и упряма — растет сегодня тут, завтра там, цветет, когда пожелает, хоть и в морозы самые лютые. А всякая трава, только когда цветок ее распускается, силу имеет… Да и помогать может по-разному: кому она дает силу полную, а кому и половинную. Но идем, что-нибудь да придумаем!

Она поманила за собой детей и пошла прочь от реки.

Они остановились на краю небольшой круглой поляны, густо поросшей самой разной травой так, что трудно было отделить одну былинку от другой. У Лютика разбежались глаза — никогда он трын-травы в глаза не видывал, но ежели бы и знал: как отыщешь ее в этом сборище?

Какой-то лесной дух взлетел из самой гущи трав и закружил над головой русалки. Она внимательно следила за его полетом.

— Есть здесь трын-трава, — объявила она, — не ушла еще… Я ее тут по весне приметила, когда любились мы на первой траве. Могла она на иное место перейти — ей законы травяные не писаны, у нее закон свой, единственный. Никому она не подвластная! Видел, откуда дух сей взлетел?

— Нет, — покачал головой Лютик. — Он так быстро поднялся… И не думал я, что за ним следить надобно! Дух тут же куда-то исчез.

— Ну, делать нечего, — кивнула русалка. — Есть у трын-травы еще примета одна — не гнется она от ветра, стоит упрямо. Иная трава до земли поклонится, а она стоит — не шелохнется. И порой ветер налетит, ветви до земли гнет, кусты ломает — трын-трава и сломается, а все одно — не согнется. Засвищу я сейчас вполсилы, а ты примечай: как увидишь где травку ровную да тонкую, что стоит, как стальная игла, — тут-то трын-трава тебе и откроется.

Лютик готовно кивнул, и русалка свистнула.

Мальчику показалось, что волот-великан его наземь швырнул. Упал он в травы, что легли к самой земле от пересвиста неслыханного. Напрасно он шарил по земле, под листья заглядывал — вся трава, ровно мертвая, легла.

Остановилась русалка дух перевести, силы набраться — и опять вся трава встала, будто свиста и не было. Огляделся Лютик — а он только половину поляны обшарил.

Вдругорядь засвистела русалка, в полную силу. Трава, словно от осеннего дождя, полегла — вся лежит, не отличишь ни бы-линочки. Где тут искать?

Бросился Лютик, пока не прервался свист, под кусты, что сейчас тоже ветви до земли гнули, и увидел у самых корней вроде как пучок травы погуще. Трепещут под ветром-ураганом травинки тонкие, едва не вовсе вырываются, а лечь не ложатся — словно держит их что-то изнутри, от земли толкает, упасть не дает. Кинулся к ним Лютик, стал травинки распутывать. Да на землю укладывать. И уже нащупал в глубине вроде как что-то острое — да стих опять свист, и трава поднялась, вся спутанная.

— Еще! Еще! — крикнул Лютик русалке. — Еще хоть миг один!

— Нашел? — откликнулась та.

— Нашел!

И в третий раз засвистела русалка, но уже тихо, в четверть силы. Только часть травы легла, но Лютик нашел заветный пучок и разгреб его.

Навстречу ему встали гордо и прямо, будто щетина на спине кабана, тонкие серебристые травинки. Коснувшись одной, Лютик порезался о край ее острый.

Торопясь, пока не пропал свист, стал он рвать траву заветную. Мавка, углядев, что он нашел искомое, бросилась на подмогу, осторожно, у самой земли, по одной отрывая травинки. Сорвав десяток, протянула Лютику тонкий пучок:

— На, возьми и не бери более. Разгневаться может трын-трава, даст князю силу смертную — и погубит он сам себя, врагам на радость, друзьям на горе. Видишь — уже и так уходит она!

Лютик глянул — трын-трава по одной былиночке утягивалась обратно в землю. Не успели они оглянуться, как ни единой не осталось, кроме тех, что они сорвали.

Замолчала русалка, стих пересвист, и встала трава на поляне, будто ничего и не было. Только разбуженное шумом эхо уносилось прочь, и в чаще еще раздавался его переклик.

Лютик подошел к русалке, протягивая ей траву найденную. Та осмотрела издали тонкие, серебристые, прямые, как иголочки, стебельки.

— Она самая, — промолвила. — Другой такой во всем лесу не выискать, сколь травы ни сбирай. Редка сия трава стала — потому как и людям все часто трын-травой кажется, но тебе досталась травка сильная. Теперь бы успеть донести ее — ждет князь-то?

— Ой, ждет, — вздохнул мальчик. — Я его надежда последняя, да только волки ждать не будут. Боюсь, убьют его за то, что я пропал…

Русалки не успели успокоить его — из чащи, куда умчалось эхо, донесся пересвист сильнее русалочьего. Закачались ветки деревьев, заметались птицы, белки зацокали, и послышался приближающийся стук да топот.

Лютик шарахнулся прочь, но Мавка поймала его за руку и удержала возле себя.

— Нельзя бегать, — шепнула девочка. — А то леший словит! Стук да топот приблизился и стал таким громким, словно два волота на них шли. Лютик задрал нос, выискивая в вершинах качающихся дубов головы великанов, когда у его ног раздался приветливый голосок:

— Что забыл-потерял, добрый молодец? Али ты Жар-Птицу увидел там?

Лютик даже подпрыгнул от неожиданности и едва не наступил на маленького низенького старичка в лисьей душегрейке мехом наружу, в лапотках и драной шапчонке на одно ухо. Лохматая бороденка закрывала почти все лицо, оставляя только лукавые, с прищуром глаза да нос вздернутый. В самой бороде пряталась улыбка. русалки смотрели на него сверху вниз тоже радостно. Мавка присела в траву и дотронулась до лапки старичка.