Константин Павлов - Король драконов

— Лина! Лина! — зазвучал, раскалывая мои сны, тревожный женский голос. — Лина, куда ты спряталась?

Я чуть ли не с облегчением проснулась. Сон был довольно тяжелым. Уже занимался серый рассвет, кое-где в тумане ходили люди, все больше голосов звало Лину. Я зябко поежилась под одеялом, потянулась протереть глаза и больно царапнула лицо. Корка. На моей руке была застывшая темная корка. Я села и огляделась. Темные потеки покрывали плащ, влажно блестели на траве справа от меня и уходили к кустам неподалеку, из которых торчал вздрагивающий зеленый хвост и слышалось хрустящее-урчащее чавканье.

— Лина! — послышалось неподалеку.

— А-а-а! — завизжала я во всю мочь.

Ко мне метнулась перепачканная зеленая морда, но я успела накрыться плащом.

— Помогите! — приглушенно звала я. Кругом крепли встревоженные голоса, потом чьи-то руки стянули с моей головы плащ.

— Что случилось, госпожа Странствующая? — участливо поинтересовался староста лагеря. Вокруг меня столпились, считай, все взрослые. И среди них просунул окровавленную морду Воротник, с самым что ни на есть невинно-испуганным видом.

— Тттт, Лина, — сумела выдавить из себя я, тыча пальцем в кровожадное чудовище.

— Простите, госпожа Странствующая, недосмотрела я, — выступила вперед одна женщина. — Но одно хорошо — теперь вашу зверушку дня два кормить не надо!

— Чего? — Меня начинало тошнить.

— Да, ох уж эти дети! — подтвердил еще один голос. — Говорили же ей, не трогай ящерицу! Так нет, не послушалась! Вы уж простите нас, Странствующая, не сердитесь!

Еще немного, и я упала бы в обморок от этих людоедских разговоров. Но в это время в круг за руку втащили ту самую Лиенну, и после строгого шиканья матери она робко повинилась:

— Простите, тетя Странная, это я вашей ящерке кушать дала!

— Со всего лагеря свеклу ему стащили, — со смешком подтвердил кто-то из толпы.

На подгибающихся ногах я встала и подошла к кустам. Раздвинула ветки. Десятка два погрызенной свеклы лежало в темной луже свекольного сока. Я оглянулась, нашла взглядом Воротника. Дракончик попятился и спрятался за спинами детворы.

Глава девятая О ТОНКИХ НАМЕКАХ

— Ну скажи, зачем ты вылез из мешка?

Дракончик только страдальчески вытянул шею и икнул. Этот вопрос я задавала уже раз десятый. Негодяй успел повиниться, признаться в любви к сладкому, в том, что у него зачесалась лапа, что укусила через мешок собака и что ему послышалась, что я зову на помощь. Деваться ему было некуда. Воротник лежал поперек седла передо мной. Сил облопавшегося дракончика еще хватило на то, чтобы выйти из лагеря. Мышак привычно стал делать вид, что устал, ранен и вообще хромает, я привычно стукнула его каблуками и пригрозила хлыстом, и мы уже успели проехать шагов тридцать, когда за спиной раздался жалобный писк. Запыхавшийся Воротник едва переступал лапами, волоча раздувшийся живот по земле. Так он оказался на лошади передо мной, но вместо отдыха заполучил суровый допрос. Настроение у меня было подходящее — всю ночь во сне я стояла перед огненной стеной, которая бубнила мне что-то непонятное. Так что утром у меня даже ноги будто затекли, и жалеть Воротника я не собиралась. Иногда он соскальзывал с седла, исчезал в кустах, но покорно возвращался.

— Ты обещал меня слушаться! — в который раз повторила я безвольно мотающейся голове. — Почему же ты вылез, почему?

Но вместо хныканья и вранья дракончик вдруг поднял голову сказал:

— Агни валоарэ эа.

— Что? — не сразу поняла я, а потом вспомнила: именно это я слышала в сегодняшнем сне!

— Истинное пламя меняет мир, — тихо перевел дракончик.

— Что это значит? — пристала я к нему, но Воротник накрепко замолчал.

Может, дракончик просто хотел отвлечь меня от допроса. Если так, то это ему удалось. Я задумчиво молчала почти до конца дня, пока за поворотом не открылся очередной высокий частокол, из-за которого слышался собачий брех и поднимались уютные дымки. Большое село.

— Ни слова при людях, — свирепо прошептала я дракончику. — Пустите переночевать, — попросилась в открывшееся в воротах окошко и под скрип петель въехала в село.

— Угощайтесь, госпожа Странствующая!

Я с тоской поглядела на очередную лепешку. Встретили меня как Майскую Фею — с восторгом и разве что без радостных танцев. Мигом увели в хлев Мышака, пообещали заботиться о моей зеленой ящерице. И тут же вручили хлеб-соль. Я обмакнула ломоть в соляные крохи и захрустела, как горстью песка — в хлебе попадались десятки целых зерен. На выступление село собралось в полном составе — разве что собак не согнали. В этот раз выпала песня под барабан. Толпа с восхищением наблюдала, как я произношу заклинание, как надувается и твердеет кожаный мешочек, и восторженными криками встретила первые слова героического повествования о бое дракона и свинопаса.

— Да это только начало! — попробовала я поумерить восторг публики.

— Не сердитесь, госпожа Странствующая, мы вас так ждали, так ждали! — извинился за всех староста.

Окончив историю героической победы, свалившегося богатства и веселой свадьбы, я замолчала. Молчала и толпа. Мы глядели друг на друга.

— Все, конец, — сказала я.

— Ура Странствующей! — закричал староста, и толпа подхватила клич.

Почему мне показалось, что меня никто не слушал?

— Отведайте, госпожа, — вручили мне сразу после выступления что-то тоненькое и липкое.

— Что это? — спросила я, прожевав и прокашляв небольшой кусочек.

— Ячменная лепешка с медом! — радостно ответил староста. — Вы ешьте, госпожа Странствующая, ешьте, вам еще приготовят!

И староста показал на плоский камень, по которому здоровенные парни с уханьем катали огромный валун, а девушка досыпала зерно. Я удивилась, но смолчала. Смолчала я и на общем ужине, когда у всех, кроме меня, на коленях оказались деревянные ступки, и во время трапезы они дружно растирали зерно. Под нескончаемый шорох я ела лепешки из плохо перемолотой муки, блинчики с печеными яблоками, пирожки с зайчатиной, утку в тесте, гречневые оладьи в патоке, овсяные коржи, выплевывала десятки неперемолотых зерен, но молчала. Смолчала я, когда маленького худого мальчика послали намолоть муки, и он с натугой принялся вертеть стоявшие неподалеку жернова. Но когда во время беседы в общинный дом с ревом ворвалась какая-то девочка, отдавившая палец каменной теркой, я уже не выдержала:

— Да у вас что, мельницы обычной нет?

И по невероятно счастливому, довольному, одухотворенному лицу старосты поняла, что наконец-то задала нужный вопрос.