Ян Киров - Город чудовищ

— А кто он вообще такой? Этот Данте? — подал голос новобранец — Разгуливает тут, как у себя дома.

— Как там тебя зовут? Пип, что ли? — Брут уставился на молодого стражника тяжёлым взглядом.

— Так точно, сержант, — вытянулся в струнку новобранец.

Брут усмехнулся, увидев на лице молодого стражника выражение тупой исполнительности.

— Так вот, Пип, — произнёс сержант — Ты спросил меня, кто такой Данте? Я отдал бы годовое жалование, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Он просто появился из ниоткуда. Несколько лет назад.

— А что было потом? — заинтересовался Пип.

— А потом в городе пошёл чёрный снег, — Брут повернулся к усатому стражнику — Ты тогда мощно проблевался, а?

— И не напоминай, — махнул рукой усач — Я двадцать лет отбарабанил в страже. Чего я только не повидал за это время! Но такое… Как вспоминаю — меня бросает в дрожь. Бррр…

— Я не понимаю, — недоуменно сказал Пип — Он всего лишь какой-то бандит…

— Так я и думал, — тяжело вздохнул Брут — Послушай меня внимательно, малыш. Возможно, что однажды мои слова спасут тебе жизнь. Если ты хочешь носить эту форму, то перво-наперво научись разбираться в людях. Сегодня ты впервые увидел Данте. Что ты можешь про него рассказать?

— Ну, он…он…он… — растерялся Пип — Я не знаю, сержант.

— Глупый, но зато честный, — заключил Брут — Когда-то и я был точно таким же щенком. Ладно, урок номер один. Ты обратил внимание на походку Данте? На эту его тяжёлую поступь? Это называется «шаг каторжника». Так ходят, те, кто долго носил на ногах кандалы. Ты заметил дырку на его куртке? Ту, что прямо около сердца? Это след от пули. И я могу поспорить, что для стрелявшего это был последний выстрел. Но самое важное — это глаза. Расскажи мне, что ты увидел в глазах Снеговика, Пип?

— Ничего, — неуверенно ответил молодой стражник.

— Вот именно, — подтвердил Брут — Ничего. Совсем ничего. Ни страха. Ни жалости. Ни веселья. Даже когда он зубоскалит. Это глаза живого мертвеца.

— Вы что боитесь этого Данте? — удивился Пип — Почему вы просто не возьмёте и не арестуете его?

— Ты ничего не понимаешь, малыш, — возразил сержант — Да, я закрываю глаза на шалости Данте. Но я делаю это не из страха. Данте — это винтик. Винтик, который заставляет вертеться многие шестерёнки в Доках. Да и во всём городе, я думаю.

— Но… но как же закон? — промямлил Пип.

— Ты слышал? — обратился Брут к усатому стражнику — Нет, ты это слышал? Малыш спрашивает «А как же закон?».

Усач хмыкнул в ответ. Сержант взял со стойки короткую дубинку и сунул её под нос Пипу. На отполированной древесине было выцарапано гвоздём слово «ЗАКОН».

— Я ответил на твой вопрос? — спросил Брут.

Данте остановился перед одной из камер. За решёткой на узкой койке лежал молодой мужчина в помятом клетчатом костюме.

— Знаешь, Музыкант, а клетка тебе очень к лицу, — громко произнёс Данте — Она добавляет тебе солидности.

Мужчина поднялся с койки и пригладил волосы.

— Ты это о костюме? Или о решётке? — поинтересовался он, ослепительно улыбаясь.

— А ты сам догадайся, — предложил Данте — Ну что, ты опять в дерьме?

— Я оттуда и не вылезаю, — философски заметил Музыкант — Я всю жизнь в дерьме. Меняется только глубина.

— Меткое наблюдение, — оценил Данте — У меня есть для тебя две новости. Одна — хорошая. Другая — просто отличная. Выбирай, с какой мне начать?

— Давай, с хорошей.

— Хорошая новость в том, что тебя не отправят в тюрьму.

— С чего бы это вдруг? — удивился Музыкант.

— Стражники решили продать тебя Левше из банды «Висельники», — объяснил Данте — Не стоило тебе спать с его девкой. Некоторые люди принимают такое очень близко к сердцу.

— И это хорошая новость? — поразился Музыкант — А какая же тогда отличная?

— Отличная новость в том, что Левша не станет тебя убивать, — вколотил последний гвоздь Данте — Он просто… Чик-чик! Если ты понимаешь, о чём я.

«Хорошая» и «отличная» новости обрушились на Музыканта как топор палача. Он вытер проступивший на лбу пот, сел на койку, встал и зашагал взад-вперёд по камере. Данте молча наблюдал за его метаниями, выдерживая драматическую паузу.

— Сегодня у тебя удачный день, Музыкант — наконец сказал он — Левше нужны твои яйца. А мне нужны твои руки. Как тебе идея одним махом решить и твои, и мои проблемы?

— Звучит заманчиво, — честно признался Музыкант — А ещё опасно и незаконно. Вот такие вещи мне по душе. Но хотелось бы узнать подробности.

— Как ты смотришь на то, чтобы стать духовно богаче? — спросил Данте.

— И что это должно значить? — не понял Музыкант.

— Скажу проще. Ты хочешь ограбить церковь?

Данте увидел, как в глазах Музыканта загорелись огонёк азарта. Музыкант почуял запах старой доброй Игры. Воровство было для него не просто работой, а призванием. Но профессиональная гордость мешала Музыканту сразу же согласиться на предложение.

— Я даже не знаю, — заюлил Музыкант — Ты хоть представляешь себе, как ограбление церкви скажется на моей репутации?

— И как же? — подыграл ему Данте.

— Никак, чёрт возьми, — признался Музыкант — Я делал вещи и похуже. Гораздо похуже.

— Ты уже закончил кривляться? — спокойно осведомился Данте — Мы можем уже заняться делом?

— А что будет, если я всё же откажусь?

— Чик-чик, — просто ответил Данте.

Музыкант вздохнул, смирившись с поражением.

— Я к твоим услугам, — сказал он — Ну и кого мы будем грабить? Ты не шутил насчёт церкви?

— Я что похож на шутника? — возмутился Данте.

Усатый стражник выпустил Музыканта из камеры и заговорщики направились к выходу. Сержант Брут сидел за столом в общем зале и дописывал донесение.

— Удачного вам дня, сержант Прут, — попрощался с ним Музыкант — Передайте Левше, что его девка — настоящая шлюха. Она такие трюки вытворяет в койке! У меня до сих пор всё тело ноет…

Брут отложил ручку. Он встал с стула и одним ударом свалил Музыканта с ног. Затем сержант вернулся к прерванному занятию.

— Я слышал, что у закона длинные руки, — заметил Данте — Но я не знал, что у него ещё и тяжёлые кулаки. Эй, ты там живой?

Самые ценные церковные реликвии хранились в музее в Храмовом квартале. Данте с Музыкантом заплатили за вход и смешались с разношёрстной толпой паломников.

— Что это с тобой? — покосился Данте — У тебя такое кислое выражение лица, будто Левша всё-таки до тебя добрался.

— Я непривычно себя чувствую, — пожаловался Музыкант, потирая ушибленную «рукой закона» челюсть — Я редко бываю в музеях без маски и обреза.