Олег ГОВДА - Ролевик: Рыцарь

– Давила! Давила! – восторженно взревели стражники, нестройно поддержанные редкими голосами тех сельчан, что бросали медяки в шлем. Большая же часть зрителей безмолвствовала, сочувствуя побежденному. И как только я, сделав кувырок назад, поднялся с земли, толпа возликовала.

– Держись, Ужас! Держись! Дай ему сдачи! Не уступай!

Взбодренный этими криками, я словно преобразился. Вытер грязь с лица и закричал что-то нечленораздельное, типа, воинственный клич моего рода, я бросился в 'безрассудную' атаку.

Теперь я бил руками и ногами с предельной дистанции, и хоть такие удары совершенно не причиняли вреда сопернику, зато стали более зрелищными и эффектными. А сердобольные селянки, увидав, как ожил их боец, завизжали от восторга уж совсем безудержно. Отдышавшись и понимая, что я больше стараюсь для него, Давила тоже принялся усиленно размахивать всеми конечностями. При этом, совершенно не стараясь попасть в соперника и удивляясь, видя как я, от легкого соприкосновения с кулаком, или от пронесшейся вблизи ноги, кубарем качусь по земле, тут же вскакиваю и непременно оглашаю площадь диким воплем.

Долго так продолжаться не могло, ведь настроение толпы, как и ее симпатии, вещь переменчива, поэтому вскоре настал момент, когда упал не скоморох, а стражник… И – не смог подняться.

– А-а-а!!! – взвыли опупенцы и бросились в круг с таким рвением, словно собирались растерзать победителя, хотя на самом деле, все закончилось лишь одобрительным похлопыванием по спине и неумелой попыткой поднять скомороха на плечи.

Воспользовавшись суматохой и неумеренной толчеей, я славировал так, что оказался плотно прижатым разгулявшейся толпой, к понравившейся мне красавице. Но, несмотря на всеобщее ликование, да подкравшиеся сумерки, в плотном окружении других селян, я смог позволить себе лишь один короткий поцелуй. И, в последнее мгновение, не удержался, чтоб незаметно пошалить руками. Все же, сиськи у девицы были потрясающе роскошные… Но, для начала и это было неплохо. Восторженная красавица томно подняла бровь и повела глазами в сторону сеновала. Свидание было назначено. Дальнейшее пребывание в столь тесной близости становилось излишним, поскольку могло быть неверно, или слишком верно понято отцом и братьями девушки. Поэтому, я быстро скользнул на пару шагов назад и попал в другие, не столь приятные, но крепкие объятия.

– Спасибо, мастер, что не опозорил… – негромко пробормотал мне в ухо Давила. – Такому как ты, не зазорно проиграть. Научил бы, чему, а? – и прибавил поспешно. – За ценой не постою. Хоть самую малость?

– Хорошо… – не стал я набивать себе цену. – Выберем время, покажу пару финтов. А сейчас, извини. Надо привести себя в порядок и отправляться за наградой.

– Так, малой сразу деньгу забрал… – не понял, его Давила.

– Я, о другом, – я понизил голос и подмигнул.

– О бабах, что ли? – засмеялся тот. – Ну, ты брат даешь… Да этих наград под каждым плетнем парочка… Только б не ленился собирать, – и заметив недоверчивость в глазах скомороха, почесал за ухом и добавил неуверенно, – Чудной ты, право слово…

– Ушибленный, а не чудной… – подвернулся вовремя Лукаш. – От того и объяснить толком не можем ничего, что не помнит Игорь себя прежнего. Как он набрел на нашу мельницу, один Создатель знает, но деда его приютил и выходил. Теперь в Оплот идем. Мышата сказал, что только Мастер-хранитель ему помочь может.

– Что ж сразу всей правды не поведали? – посетовал староста.

– А вы б поверили?

– Гм… – задумчиво согласился десятник. – Прав малец, пока собственными глазами не поглядел на его умение, ни за что б не поверил. Настоящего мастера сразу видно. Да и стражника харцыз ни за что б жалеть не стал. С удовольствием унизил бы перед народом. Девку для озорства умыкнуть, да над мужиком посмеяться – нет у них слаще удовольствия. Ни по чем бы не устоял…

– Верно говоришь Нечай, – поддержал десятника староста. – Уж я-то харцыза распознал бы сразу… Что, и в самом деле ничегошеньки не помнишь?

– Теперь уж многое мне ведомо, – пожал я плечами. – Да, только, со слов других. А собственных воспоминаний ни на грош не осталось. Нынче девушку и то, как бы впервые увидал…

– Зато заприметил сразу ту, что надо… – как-то совсем не солидно хихикнул господин Броун, от домовитого и острого взгляда которого не могло укрыться в деревне ни одно событие. – Не тушуйся, Игорь… Лагута не девица, а вдова. До зимних святок – вольная птица. Тебе в радость, и ее не убудет. Захочешь одарить – пятака за глаза хватит. Родит – опять-таки, обществу прибыток и свежая кровь в роду. Ну, а понравится…

– Прекрати свое сватовство, – одернул разошедшегося старосту Нечай. – Оставь парня в покое. Ишь, распушил перья, старый петух… Твои курочки и сами не против посидеть на новых яйцах. Уж Дубровским стражникам это хорошо ведомо. И мы завсегда готовы, в меру своих слабых сил, улучшать здешнюю породу. Вон, видал – малец пробежал? Ну, вылитый я, в детские годы… – закончил он под дружный хохот своих парней.

Староста ответил что-то не менее едкое, и смех плеснулся вновь. Но я уже не прислушивался к их перепалке, спеша на условленную встречу. Почувствовав губами бархатистую нежность кожи Лагуты и, вдохнув ее ромашково-мятный запах, я ощутил странную дрожь во всем теле, будто в душе натянулась звонкая струна, готовая лопнуть от одной мысли о девичьих прелестях.

Глава третья

Кладбищенская, если не сказать – могильная, тишина периодически нависала с утра над просторным подворьем и самим замком. Вот только объяснялась она не следствием страшного поветрия, а плохим настроением хозяина баронства Дубров Владивоя. Барон всегда славился необузданностью характера, вспыльчивостью и крутым норовом, а что был он молодым тридцатитрехлетним крепким мужчиной и руку имел тяжелую, то вся дворня – горничные, служанки, ливрейные слуги, поварихи, кухонная и прочая замковая прислуга – сегодня изображали призраков. При приближении барона, а его массивная поступь легко угадывалась издали, челядь мгновенно исчезала с глаз, словно накрытые тенью коршуна, перепелята. А возобновлялась жизнь в замке только после того как стихали не только шаги, но и эхо от них.

Бешеная злоба нынче просто распирала барона, и уже заранее оставалось посочувствовать тому, на кого она выплеснется. А причина такого настроения была самая банальная и, увы, постоянная – баронесса Катаржина.

Жена заболела еще зимой. Сначала показалось ничего страшного, обычный кашель, но супруге день от дня, становилось только хуже. Так минула и весна. А две седмицы тому замковый лекарь-хранитель с прискорбием сказал, что дни баронессы сочтены, и он совершенно бессилен что-либо предпринять. А вчера, более опытный целитель, присланный в Дубров из академии Оплота, осмотрев баронессу, подтвердил, что не в силах ничем помочь. Мол, леди не хочет жить, а посему протянет не больше месяца.