Алексей Пехов - Золотые костры

Я отрезал для него козлиное бедро, взял кружку, наполнил в ручье. Когда вернулся, Роман рвал зубами мясо, стараясь пережевывать его не торопясь и не глотать кусками. Вид у него был немного страшноватый и безумный, особенно с окровавленным ртом, но меня смутить этим было сложно. Я успел повидать куда более страшные вещи.

— Трансформация требует много сил. Мой организм перестраивается. Извини, если со стороны это выглядит очень уж отвратительно, — сказал он, когда в его руках осталась лишь кость.

— Я предполагал, что ты проснешься голодным. Как твое плечо? Мышцы были сильно разорваны.

— На мне заживает как… на собаке. Видно, Господь не зря пересек наши дороги. — Он поплотнее закутался в одеяло, вытянул ноги в стоптанных сапогах. — Я хотел попросить тебя убить меня, но потерял сознание. Хорошо, что не успел.

— Ну, по крайней мере, ты не держишь на меня зла за то, что я тебя вылечил.

— И за то, что я теперь не совсем человек? — Он сверкнул усмешкой, и мне показалось, что его зубы несколько острее, чем были день назад. — Жизнь слишком дорога, чтобы отказываться от такого подарка. Моя… болезнь займет дней пять, может быть, неделю. Затем я буду таким же, как всегда. Человеком. Потому что меня не прельщает бегать по пустошам в чем мать родила, воровать овец и выть на луну.

— Тебя не пугает звериная сущность?

— Нет. С любым зверем можно справиться. Пожалуй, следующую порцию мяса я бы съел зажаренную. Если это не сложно для тебя.

Я стал разводить костер, а он между тем продолжил, глядя сквозь Пугало:

— Зверя можно подчинить и воспитать. Я не страшусь этого и смогу жить с новым «я».

— Предпочитаешь смотреть на жизнь положительно?

— Обычно нет. Но готов получить несколько плюсов из той неприятности, что со мной случилась. В моей работе они пригодятся.

— В работе знатока древних книг или легата кардинала?

Он хмыкнул, следя за тем, как я вожусь с мясом:

— Церковь принимает в свое лоно всех, кто готов уверовать и быть с Христом. Даже таких чудовищ, как теперь я.

— Спешу тебя разочаровать, — сказал я. — Тебя вряд ли можно назвать чудовищем, Роман. Я хорошо знаком с ними. И некоторые из них когда-то были людьми.

— Ты о темных душах?

Я посмотрел на Пугало, на Проповедника:

— И о тех, кто еще не стал ими. Больше всего чудовищ не среди ругару, старг или боздуханов, а среди нашего племени. Хуже людей я пока никого не встречал.

— Я обдумаю твои слова на досуге, страж, — серьезно сказал он.

Он еще раз поел, а затем вновь заснул на несколько часов.

Пугалу стало скучно, оно вытащило из кармана кость ругару, взятую в качестве сувенира, и стало серпом что-то вырезать.

Я принес еще воды, затем зажарил все мясо, чтобы оно не пропало.

— Когда ты собираешься уходить, Людвиг? — Проповедник, все это время гулявший по склонам и любовавшийся Монте-Розой, сверкающей снежной шапкой на фоне яркого неба, вернулся и заглянул в землянку.

— Уйду, как только ему станет лучше и его можно будет оставить.

— С кем ты разговариваешь? — Цыган уже не спал и смотрел на меня золотистыми глазами.

— Со светлой душой.

— Хм. Забавно смотреть, как человек общается с невидимым собеседником. Если эта душа предлагает тебе уйти, то я, пожалуй, встану на ее сторону.

— Почему?

— Ты и так достаточно со мной повозился. Мне уже гораздо лучше, силы очень быстро возвращаются. Через два дня луна пойдет на убыль, а пока находиться рядом со мной не слишком разумно. Я буду занят войной со зверем и не хотел бы, чтобы ты пострадал ненароком. Так что, если тебя ничто не держит, лучше уходи. До Дорч-ган-Тойна отсюда полтора — два дня пути. Вверх, где на нас напал ругару, и по хребту в сторону Монте-Розы.

— Хорошо, — к огромному облегчению Проповедника сказал я. — Если ты уверен, что справишься в одиночку, я отправлюсь своей дорогой.

— Уверен.

Он следил за тем, как я собираю вещи. Одеяло я оставил ему, как и всю еду. Затянул тесемки рюкзака, закинул его на плечи.

— Пора прощаться.

Мы пожали друг другу руки.

— Теперь я понимаю, что в тебе есть такого, чего нет во мне, страж. — В его золотистых глазах бесновалось пламя. — Почему оборотень бросился на меня, а не на тебя. Чувствую это в твоей крови, но не знаю его названия…

Кровь Темнолесья. Изначальная магия всех иных существ. Я ничего не сказал ему на это, и он спросил:

— Знаешь, как с волкодлаками поступают в моем народе? Их давят лошадьми или закапывают живьем. Не важно, что ты не хотел становиться зверем. Ты проклят навеки и бесчестишь семью. Любой из твоих родственников считает правильным прикончить тебя. То, что ты сделал для меня, — не сделал бы никто из моей семьи. И я этого не забуду.

— Ты уже можешь помочь. — Мне пришла в голову мысль, которая должна была появиться гораздо раньше. — Что мне следует сделать, если я хочу узнать, с кем общался человек из табора в определенном месте?

Он ничем не показал своего удивления:

— Поговорить с кем-нибудь из табора. Там все на виду, и нет никаких тайн.

— А если ни табора, ни этого человека больше нет в живых?

— Даже так? — Он задумчиво потянул себя за указательный палец правой руки. — Тогда я бы поговорил с кем-нибудь из осведомителей инквизиции.

— Со стукачами?

Цыган поморщился:

— Стукачи, страж, это те, кто во время исповеди рассказывают своему духовному отцу что-нибудь о соседях. Осведомители не мелют сказки из зависти или для того, чтобы очернить знакомого. Это профессионалы, собирающие ценную информацию и следящие за неблагожелательными для веры лицами, которым требуется надзор, но им пока еще рано предстать перед инквизицией. Например, есть те, кто всегда наблюдают за цыганским табором. Попробуй найти такого и задать ему вопрос. Быть может, тебе повезет.

Он подал интересную идею, а когда я уже брался за дверную ручку, цыган окликнул меня:

— Твой друг. Давно он пропал?

— Очень давно. Ты что-то знаешь об этом?

— Вчера бы я сказал, что нет. Но сегодня обстоятельства изменились. — Смех у него был безрадостным. — Быть может, это никак не связано… Лет девять, а может, и все двенадцать назад, точно не помню, монахи нашли недалеко от монастыря два тела. Оба мертвеца, по слухам, из Ордена Праведности. Вы, стражи, не слишком их любите. Быть может, твой друг что-то не поделил с ними.

— Быть может… — задумчиво протянул я. — Что-то еще?

— Всего лишь один совет. Расспрашивай каликвецев с осторожностью. Мало ли куда заведут тебя вопросы. Порой они могут быть опаснее зубов ругару.

— Зачем ворошить далекое прошлое? Я не понимаю. Ты думаешь, если с тобой что-то случится, Гертруда этому обрадуется?