Вадбольский 3 (СИ) - Никитин Юрий Александрович
Слово «командир» они понимают лучше, чем «барин» или «его благородие». Пока искали Ивана, я прокручивал в мозгу новый вариант, как одним элегантным движением избавиться от этого грёбаного чиновника по попечительству, а также от этой петербургской семьи Вадбольских, даже не представляю, чего хотят на самом деле. Капиталами не владею, чтобы наложить лапу, да и вроде бы он может только контролировать мои расходы, как несовершеннолетнего, но не в его власти взять из моих денег ни рубля… Хотя это напрямую не может, но в законах всегда найдутся лазейки, к тому же есть возможность нанять изворотливых юристов. Если ещё не нанял.
Иван бегом прибежал со двора, в руке гаечный ключ, явно возился с нашим стареньким автомобилем.
— Ваше благородие?
— Иван, — сказал я, — готовь бандероль для моих родителей. А я напишу им очень убедительное письмо.
Вряд ли им захочется покидать своё насиженное место, пусть и уже почти разрушенное временем, но оба полагают, что их век тоже заканчивается, так что всё путём, ничего менять не нужно.
Я сделал в письме упор на то, что нужна их помощь, без них бесправен, а до восемнадцати лет ещё полтора года, меня тут в бараний рог скручивают, жилы тянут, выжимают досуха, а за ними был бы как за каменной стеной, никто не посмеет навязывать попечительство при живых и дееспособных родителях.
— Отправишь курьерской, — велел я. — Пусть дороже, но нам важно, чтобы письмо дошло побыстрее! Да-да, семья — великая сила!
Работа в хозяйстве Шершня кипит, товар завозят в склады, что-то грузят на телеги, поздно вечером он принял пару хорошо одетых людей, совсем не бандитской наружности, говорил с ними недолго, уехали на дорогом автомобиле.
Людей с оружием больше не стало, все ещё надеется, что соберу ещё ценное и убегу. А если нет, всегда успеет призвать боевиков со стороны, ясненько, переплачивать не хочет.
В полночь я с сильно стучащим сердцем велел тихо:
— Выдвигаемся. Действуем по плану. Займите позиции и ждите сигнала.
Один за другим они исчезли в ночи, подбираясь к контролируемому бандой Шершня конгломерату зданий.
Сначала часовых. Хотя какие там часовые, простая охрана. Моя гвардия из пяти человек — сильные и отважные воины, но привыкли сражаться с противником лицом к лицу, здесь ещё не в ходу диверсионные отряды, лазутчики и прочие, которых не берут в плен, а расстреливают на месте.
Из меня тоже диверсант, как из говна пуля, но я хоть знаю, что это и как надо действовать.
Скрадываясь, передвигаясь в тени, я прокрался на территорию Шершня. Навстречу идет охранник, за спиной винтовка, выражение недовольной морды говорит, что остаток ночи лучше проведёт у кого-то из баб, а Шершню скажет, что всю ночь бдил, охраняя его добро.
Не проведешь, сказал я злобно, ты не тот путь выбрал, бандит…
Он прошёл в шаге от меня, не заметив затаившегося в тени. Я коротко взмахнул рукой, остриё длинного ножа пробило висок, словно хрустнул молодой лед на луже.
Без звука он опустился на землю, я подхватил в падении и упрятал в тени. Это не человек, напомнил я себе, а единица живой силы противника.
Второй охранник дремлет на крыльце здания, где на третьем этаже кабинет Шершня…
Дрон все время передаёт картинку, как в этот момент Шершень поднимается в кабинет, сбрасывает тесные штиблеты, со вздохом облегчения падает в глубокое кресло. День не столько тяжёлый, как сумбурный, но в конце концов ещё срослось. Дань с лавок и магазинов поступает исправно, строптивому баронету Вадбольскому показали свою мощь, подъехав на трёх автомобилях и на полчаса оккупировав его лавку.
Завтра он точно уедет, а производство оставит, но если случится невероятное, и заупрямится, придётся применить силу. И заказ сверху выполнит, и подомнёт под себя весьма доходное дело.
Он вытащил из нижнего ящика правой тумбы бутылку коньяка, налил в стакан. Бутылку обратно не вернул, коньяк хорош, стаканом не отделается…
Дверь резко распахнулась, Шершень ещё держал стакан в руке, но левой моментально ухватил пистоль в нижнем ящике левой тумбы, даже успел приподнять, как увидел перед собой бешеные глаза того юного баронета, непонятно как он успел с такой скоростью оказаться вот так рядом!
Сильный удар в лоб отбросил на спинку кресла, Шершень растекся безвольной тушей, сознание поплыло.
Я прислушался, всё тихо, охрану вырезал бесшумно, сейчас в здание и складские помещения заходят Иван с Василием и тройкой новых гвардейцев, наконец-то покажут мне, насколько хороши как в защите рода, так и в нападении.
Стакан ещё катится беззвучно по толстому ковру по направлению к массивному в рост человека сейфу за спиной хозяина кабинета, а я уже взял бутылку со стола и, наклонив над лицом Шершня, начал лить тонкой струйкой.
Он встрепенулся взглянул на меня выпученными глазами.
— Щенок, — прошипел он, — совсем обозрел?
Я врезал ему в зубы, стараясь не вышибить сознание, а только дать почувствовать во рту вкус крови и крошево собственных зубов.
— Ко мне обращаться, — сказал я сухо, — только на «вы» и как положено к барону, понял, идиот?
Он дернулся, но лезвие длинного острого ножа коснулось его горла. Вижу, как нелегко ему такое дается, уже давно вожак крупной преступной группировки, отвык кланяться, но когда лезвие медленно прорезает кожу на горле, надо считаться с реальностью.
О прошептал:
— Что вы хотите, ваше… благородие?
Но взгляд матерого волка исподлобья говорит, что ничего не кончено, он таких в бараний рог, а то и по полу, как плевок.
Я, не отнимая холодное остриё от его горла, сказал зловеще:
— Тебе заказали меня убить. Я с огромным удовольствием убил бы в ответ тебя… Но я человек деловой. Со вчерашнего дня уже барон, если тебе это что-то говорит о моих качествах… Мы с тобой поладим, только роли наши поменяются.
Он спросил тускло:
— Это… как?
Я ответил с терпением праведника:
— Преступность в столице цветёт и пахнет, здесь не какая-то простоватая и бедная Сибирь, здесь аристократ на аристократе, самые богатейшие купцы, промышленники, а значит и океан денег.
Он кивнул, подтверждая, а я продолжил раздумчиво:
— Власти понимают, люди есть люди, а это значит, человеки тоже скот, а ещё и лютый зверь рыкающий, быстро взвоют в чистом правильном и отвратительно праведном мире, всем нам нужно что-то запретное, да побольше, побольше, иначе жизнь не мила.
Он прохрипел с надеждой в голосе:
— Точно, парень…
Я пощекотал остриём ножа ему горло и чуть расширил порез.
— Кто?
Он стиснул челюсти, больно же, заставил себя сказать хрипло:
— Ваше… благородие…
— Потому в столицах и самые роскошные бордели, — продолжал я книжным голосом, я же культурный аристократ, барон, — лучшие тайные аукционы, подпольные бои, разве что наркотики идут не шибко, все ещё не распробовали, да и алкоголя пока хватает. Я преступность не люблю, но она есть и никуда не денется, а вот прибыль может принести немалую. Так что я ею воспользуюсь.
Он повращал глазными яблоками вправо-влево, но никто не спешит на помощь, сказал торопливо:
— Золотые слова!.. Мы делаем то, что другие хотят, но смелости не хватает.
— Ты сейчас назовешь мне счета в банке, — велел я. Он дернулся, я добавил со злой улыбочкой, — иначе придётся изрезать тебя на ленточки, но я всё равно узнаю то, что хочу. Взамен оставлю все твои тайники с награбленным золотом, дорогими вещами. Не потому, что не могу забрать, но это долгий путь — менять на рубли да и надо знать, кому впаривать. Оставлю твой прибыльный бизнес, но теперь будешь отстегивать мне десять процентов. Понял?
Он замолчал, я сильнее вжал остриё ножа, по горлу побежала струйка крови и начала скапливаться в ключичной выемке.
— Хорошо, — проговорил он с трудом. — Но деньги с моего счёта никто не выдаст.
— Передаешь только те, — сказал я, — что на предъявителя. Там у тебя основные капиталы, понимаю. На случай, если всё рухнет и придётся бежать. А ещё оттуда расплачиваешься с клиентами, которых называть не хочешь… Как и с тобой расплачиваются, кстати. А вообще, не темни, даю хорошие условия. Главное, что выигрываешь — жизнь!
