Перекрёстки Эгредеума - Эмпирика Аттонита
— Какие планы? — безмятежное молчание прервалось беспечным щебетом.
Эйкундайо пожал плечами.
— Вот и я не знаю, — аюгави вновь принялась рассуждать вслух. — Не возвращаться же в Агранис. Буду путешествовать. Может, поплыву на Игна́вию, а потом напишу такой отчёт, что всё учёные выскочки попадают со своих трибун. Хочешь, давай со мной? Или можем тут остаться. Во-он в такой лачуге.
Она кивнула на показавшуюся впереди рыбацкую деревушку. Хрупкие домишки с тростниковыми крышами: деревянный настил на столбах или прямо на песке, вот и всё. Вместо дверей — полотняные пологи или занавески из крупных бусин.
— А что? Заживём, как апсарийцы. Ты будешь ловить рыбу, а я — петь песни. Ну или что они там ещё делают. А ребёнок у нас уже есть.
Эйкундайо споткнулся от неожиданности, и Аэндара прыснула со смеху. Но тут же осеклась: свёрток зашевелился и хныкнул в полусне.
— Да шучу я, — весело прошептала она. — Почти пришли.
Галахиец молча выдавил улыбку.
Они направились к ближайшей лачуге, где у входа на верёвке меж высокими столбами вялилась рыба. Над порогом, покачиваясь на ветру, тихо звенели ракушки и камушки, подвешенные на длинных нитях.
— Есть кто? — громко позвала Аэндара.
Тишина — только занавеска бренчит.
— Эй, хозяева!
— А может, и правда его оставим, — вырвалось у Эйкундайо неожиданно для него самого.
Аюгави не успела ответить: из домика выскочила маленькая фигура в грубом платье.
Изжелта-смуглое лицо, высокие скулы, раскосые глаза выпучены. Густая коса растрёпана, и на лоб спадают блестящие чёрные пряди. На шее — извитая перламутровая ракушка.
Женщина смотрит на путников тревожно — то на одного, то на другого.
Не произносит ни слова, пока Аэндара тараторит заготовленную речь.
Бережно принимает у неё малыша, высвобождает крохотную татуированную ручонку из пелёнок, а сама начинает трястись крупной дрожью.
Бросает на Эйкундайо полный ужаса взгляд.
И — заикающимся полушёпотом:
— Г-галахия? Тазг?
У Эйкундайо замерло сердце: она знает. Знает всё.
Но откуда?
Парализующий волю страх сковал его тело, а в уме судорожно всполошились мрачнейшие догадки. Стражи Мостов на соседнем острове. Королевский патруль на крылатых чудищах. Должно быть, они искали его — вернее, то, что он забрал. Ребёнка? Или… меч?
Они знают, что это сделали галахийцы. Возможно, его родичи уже поплатились за совершённое зло.
Нарастающая тревога отдалась в голове неприятным звоном, за которым меркли звуки внешнего мира, и Эйкундайо лишь краем уха слышал, как его бойкая спутница пытается выяснить, «в чём, собственно, дело».
Нет, всё кончено. Он понял это даже прежде, чем апсарийка схватила ракушку с шеи и подула в неё с глухим свистом. Прежде, чем в розовом небе возникли три чёрные точки.
И знакомый шёпот над самым ухом приказал ему взять меч.
* * *
Шёпот стал яростным, перерос в оглушительный скрежет. Зло цедя слова, кто-то невидимый требовал «забрать меч и принести в башню Аш-Раторг, что в сердце пустыни».
Но Эйкундайо не мог пошевелиться.
А если бы и мог, всё равно ни за что не стал подчиняться безумному голосу.
Стремительно приближаясь, чёрные точки обернулись тремя крылатыми тварями.
— Феоссары! Какого ашмара?! — выругалась Аэндара.
Апсарийка с ребёнком кинулась бежать к соседним лачугам, откуда начали выползать встревоженные селяне.
— Она вызвала феоссаров! Да что вообще происходит? — закричала девушка, и, глянув на Эйкундайо, сорвалась на визг: — Ты-то чего трясёшься?
— Бежим, — беззвучно прошептал он, не в силах сдвинуться с места.
Только и мог, что глядеть в небо, на неумолимо растущих медуз-осьминогов с огромными кожистыми крыльями, на чьих спинах воины в янтарных плащах натягивали тетиву луков.
Аэндара выхватила меч.
— Бросай оружие! Стрелять только по команде! — раздался сверху голос.
Одно из чудовищ, грозно расставив щупальца, с глухим рёвом ринулось вниз. Эйкундайо показалось, что сейчас оно обрушится на него ужасной пастью. Он отшатнулся, упал в песок, закрыл голову.
— Велемо́р! Не снижаться! Куда?! — послышался вопль.
Что-то хлюпнуло. Тёмный чешуйчатый кусок щупальца упал рядом.
Прежде, чем Эйкундайо вновь взглянул на ужасную тварь, раздался тупой удар. И тихий струнный стон.
Аэндара застыла, выронив меч.
— Почему без приказа, Велемор?
Она медленно повернулась к Эйкундайо и в немом изумлении, широко распахнув изжелта-зелёные глаза, силилась вздохнуть, но только судорожно вздрагивала. Из груди торчала стрела.
Страх и сомнения растаяли вмиг. Разрывая оковы оцепенения, бессознательная сила вновь завладела галахийцем.
И он ринулся прочь, к океану, не обращая внимания на крики и взмахи страшных крыл.
На дно, в глубину, оставив за спиной глухие всплески стрел.
Он плыл так быстро, как мог, пока не померк солнечный свет.
Тогда он поднялся наверх, в призрачное мерцание, и плыл, плыл, плыл под водой в полумраке, пока не утонул в ослепительных жарких лучах, от которых закипал океан и плавился песок.
ГЛАВА 3. ОМУТ ПАМЯТИ
Бывают такие сны, которые незримой паутиной неуловимых ассоциаций переплетены с другими — зыбкими, неотчётливыми, будто бы виденными когда-то давно, но ускользающими при попытке их припомнить. Тогда на пороге тающих грёз, в хрупкой полудрёме, уже надломленной неизбежностью наступающего пробуждения, порой — на исчезающе краткий миг — возникает ощущение долгожданного воссоединения разрозненных фрагментов какой-то невероятной головоломки, и не вполне ещё осознающее себя сознание наполняется непоколебимой убеждённостью в постижении невыразимых вселенских смыслов.
Глупость, конечно — чего во сне не бывает? А если так случается наяву, да ещё без всякой причины, и ощущение проникновения в тайны бытия никак не проходит, — это другое дело. Из числа тех, которыми по обыкновению занимается психиатр.
А на рассвете — шелестящий шум прибоя да беспокойного ветра тревожные вздохи, и перламутрово-алые звёзды неразборчивым шёпотом пророчат беду, и янтарные слёзы ложатся в ладонь огненными сгустками, и кто-то зовёт издалека, словно из-за непреодолимой стены пустого пространства, из неведомых океанских глубин по ту сторону пробуждения.
И пробуждение — блёклое, безрадостное, затмевающее непроглядной серой тенью обрывки призрачных образов, за которые отчаянно сопротивляющееся сознание цепляется как за рассыпающиеся в руках рыболовные сети, где запутались древние сокровища. Драгоценные сокровища утраченной памяти — или обыкновенные иллюзии-безделушки, цветные стёклышки, прикинувшиеся яхонтами да изумрудами.
* * *
«Надо написать Ингвару, как он там?» — проскользнула первая внятная мысль, и тут же ставшая обыденной утренняя плита
