Аспект белее смерти (СИ) - Корнев Павел Николаевич
Второго ухаря обчистил без всяких терзаний и колебаний, пусть и пришлось чуть приподнять его из натёкшей на половицы крови. Этот кошелёк был чист, его не стал заворачивать в специально прихваченные с собой для этого листы, сунул всё в короб к первому свёртку. Туда же кинул попавшийся на глаза стилет.
Ну а чего? Хоть какая-то замена сапожному ножу будет!
А вот серебряные часы брать уже не стал. Дорогие и очень приметные. Вопросы возникнут. Не хватало ещё из-за собственной жадности погореть!
Всё, ходу!
Скрутило меня у входной двери. До неё ещё как-то дохромал, а там и ноги ватными сделались, и сердце так в груди заколотилось, что дыхание перехватило. Вот сейчас шагну за порог, а там… там…
Усилием воли я подавил приступ паники и тщательно осмотрел одежду, не заметил на ней подозрительных пятен и взялся изучать короб. После опомнился и бросил тянуть кота за хвост, выглянул в смотровую щель. Никого! Тогда приоткрыл дверь и высунулся в тупичок. Там — ни души.
Но это здесь, а как на улице?
В ушах продолжало звучать хриплое «взял чужое — жди беды!», но удача оказалась на моей стороне: накрапывал мелкий дождь, квартал обезлюдел, и до своей лавочки в скверике я добрался, никого по пути не встретив.
Просто повезло. Легко мог на помощника квартального надзирателя нарваться — тот вывернул с соседней улочки буквально минуту спустя, я ещё только разложился, даже свёртки с монетами в кустах запрятать не успел.
Балбес! Надо было монеты по банкам с ваксой распихать!
А ну как кто-нибудь из соседей мои перемещения в окно наблюдал? А ну как обыск учинить надумают? Влипну же!
— Паршивая погодка! — встав рядом, изрёк усатый дядька.
— И не говорите, сударь! — поддакнул я, старательно изображая воспитанного молодого человека, и раскрыл ладонь, в которой до того сжимал три деньги и грош. — За весь день и алтына не набралось.
Помощник квартального на эту мелочь не позарился и поставил ногу на короб, придержал рукой ножны с саблей.
— Доберёшь ещё своё к вечеру!
Дождь чуть усилился, по канавке потекла грязная вода, поплыли соломинки и навоз. Рубаха и жилетка промокли, но потряхивать меня начало отнюдь не из-за озноба. Просто углядел поднимавшийся из-за соседнего дома к небу дымок.
Вот сейчас закончу сапоги чистить, дядька обернётся, да и кинется пожар тушить, а огонь ещё толком не разгорелся… Беда!
— Наверное, сегодня спокойно служба идёт? — спросил я, изо всех сил стараясь не клацать зубами. Затрясло меня от холода или от вновь накатившего страха — уже даже не понять.
— Какое там! — фыркнул помощник квартального, оживляясь. — У телеги колесо отвалилось, бочонки с пивом раскатились, всю дорогу перегородили! Битый час порядок наводил!
Пока я без всякой спешки заканчивал надраивать сапоги, он в красках живописал злоключения возницы, да и после так сразу не остановился и ещё продолжал какое-то время чесать языком. И лишь когда совсем уже собрался уходить, я ткнул рукой ему за спину и заорал:
— Пожар!
Ну и началось…
В Гнилой дом я вернулся, едва переставляя ноги от усталости. До самого приезда огнеборцев помогал таскать от колодца вёдра с водой — чуть не угорел в дыму, поднимая их на второй этаж, зато удостоверился, что фокус с поджогом удался наилучшим образом. Большая часть кабинета выгорела, и огонь не только добрался до тел, но и полностью уничтожил магическую фигуру на полу.
Дальше примчался квартальный надзиратель, он взялся расспрашивать о подозрительных личностях, выслушал мой рассказ о заявившейся не так давно в переулок парочке и велел проваливать.
— И чтоб ближайшую седмицу сюда и носа не казал! — объявил он напоследок.
Да оно и понятно. Дело приобретало нешуточный размах, вот-вот должен был прибыть из управы пристав, и нечего было мозолить глаза важным людям сомнительному юнцу, тем более что до пожара с ним не менее четверти часа точил лясы местный страж порядка.
Вернулся я к ужину, но прогонять со своего места Яра не стал и двинулся прямиком к лестнице на чердак.
— Лука, надо поговорить! — на ходу бросил старшему и веско добавил: — Прямо сейчас!
Тот пробурчал что-то злое, но всё же последовал за мной, с недовольным видом спросил:
— Чего опять?
— Ухари спеклись, — сообщил я и кинул короб на пол. — Совсем.
Лука уставился на меня во все глаза.
— Что значит — спеклись? Ты объясни толком!
Я усмехнулся.
— Чуешь, от меня горелым тянет? Вот это и значит — спеклись. Полезли в дом, схлестнулись с хозяином, начался пожар. Все там остались.
Соврал я вполне осознанно. Просто не хотел выяснение отношений затевать и оправдываться — как ни крути, вторая часть платы нам именно из-за меня не обломится.
Старший аж с лица спал.
— Уверен? — уточнил он.
— Сам их видел, когда воду таскал.
Лука не сдержался и саданул кулаком по стенке, едва доску не проломил.
— Проклятье! — выругался он и спросил: — Чего они вообще туда сунулись?
— Я человека срисовал, которого караулил, вот они и пошли, — пояснил я и замолчал, заслышав скрип лестницы.
На чердак поднялась Рыжуля, заглянула в клетушку.
— Иди поешь, Серый, а то остынет.
У меня разом потеплело на душе, но ужинать я сегодня не собирался. До сих пор мутило из-за вони горелой человечины, а ещё гудела голова, знобило, приступами накатывала тошнота. Не до еды.
— Да погоди ты! — разозлился Лука, но сразу сбавил тон и уже спокойно сказал: — Сейчас спустимся. — А когда Рыжуля ушла, вновь уставился на меня. — Серый, ты понимаешь, что это значит? Второго четвертного нам теперь не видать!
Я начал стягивать одежду, кашлянул и предложил, прекрасно отдавая себе отчёт, что несу полную чушь:
— Поговори с Жилычем. Мы дело сделали.
— Да плевать ему! У этого выжиги зимой снегу не допросишься, а тут двадцать пять целковых на кону! — Лука вновь долбанул кулаком по стенке, уселся на сундук и зажал ладонями голову. — Всё пропало, Серый! Всё пропало!
— Ещё есть время!
— Ты не понимаешь…
Он растерянно облизнул рубец на верхней губе, но сразу взял себя в руки, встал и ушёл, а я переоделся, запрятал оба свёртка с монетами и стилет в тайник под половицей, повалился на гамак и закутался в сшитое из лоскутов одеяло. А только зажмурился — и будто наяву обгорелую физиономию ухаря увидел. Тычок шпагой, упругость стали, звонкий щелчок переломившегося клинка…
Распахнул глаза, обливаясь холодным потом, уставился в потолок.
Эти — не первые. Был ещё Буян. Только там всё сделал Лука. А тут — сам…
Забылся как-то, но выспаться не вышло. Беспрестанно просыпался то от кошмаров, то от реальных воспоминаний о резне, то просто из-за головной боли и озноба. Заболел. Простыл и заболел.
Утром я понял это со всей отчётливостью. Текли сопли, отдавались болью попытки сглотнуть. Меня морозило и трясло. А ещё — было страшно. Очень-очень страшно.
Не из-за того, что на мой след могли встать охотники на воров. Просто ухарей было трое, а не двое.
Трое! И как бы третий не захотел со мной потолковать.
Проняло до дрожи в поджилках. Стало тоскливо, паршиво. Ещё и лихорадка навалилась.
Я не спустился ни к утреннему перекусу, ни к ужину. Пил принесённый Рыжулей травяной отвар и тихонько раскачивался в гамаке. Мне было худо. Старался не думать о случившемся, но мысли раз за разом возвращались к поножовщине. Да разве и могло быть иначе? Всё же первых покойников на свой счёт записал! И ещё каких!
На следующий день лучше не стало. По телу распространилась неприятная ломота, зазнобило пуще прежнего, и я надел сразу несколько рубашек, только это не помогло. Задумался даже, не сходить ли к знахарке, тогда-то и вспомнил о деньгах. Внизу было тихо, почти все ушли на заработки, и я поднял половицу, вытянул из тайника увесистый бумажный свёрток и кошелёк. Расстегнул его и высыпал на лежанку монеты, после распотрошил пестревшие пятнами крови листы. Набралось девятнадцать целковых и пять грошей.
