Война чудовищ - Афанасьев Роман Сергеевич
– Это случилось на рассвете, – ответил граф. – Когда ты уже дрых в караулке!
Сигмон сжал зубы, сдерживая рычание. Юнец. Он поклялся, что уберется из города, но не обещал, что больше не будет убивать. Маленькая мразь! Тан почувствовал, как к горлу подступает комок. Надо было его упокоить. Всего один удар кинжалом, и человек остался бы жив, а город стал свободен от упырей. Уже двое. Нынче он стал причиной смерти двоих людей. И ведь тан должен был знать, что вампиров нельзя жалеть. Удар клинком – вот и все, что они заслуживают. Но Арли...
– Иди, – велел граф, – и не возвращайся без упыря!
Тяжело засопев, он выхватил из руки тана мешочек с деньгами и отпустил ворот его куртки.
– Это останется у меня, – сказал городской глава. – Получишь, только когда все вампиры будут уничтожены.
Сигмон медленно наклонил голову, соглашаясь с графом.
– Я его поймаю, – сказал он глухо. – И упокою. Даю слово.
Он резко развернулся и пошел к выходу, не желая больше разговаривать с Рорнором.
– Эй, – крикнул граф, – стража! Проводите его к дому Талатоса. И проследите, чтобы не сбежал.
В спину тяжело задышали стражники. Сигмон поморщился, сжал кулаки и вышел на свет приветливого весеннего солнышка.
* * *Как тан и предполагал, денек выдался не из легких. Тяжелый, честно говоря, день. Намного хуже, чем мог предположить Сигмон.
Упырь не сразу ушел из Вегата. В этом тан убедился, едва вошел в скромный домик писца, больше напоминавший хижину. Стражники, что увязались за ним, разом рванули на улицу, а сам Сигмон склонился над истерзанным телом.
Упырь не собирался утолять голод. Нет. Он выместил на человеке всю свою ярость и злость, растерзал писца в клочья, и, судя по всему, долго не давал жертве умереть. Упырь забавлялся. В то самое время, когда тан мирно спал, уверенный в том, что исполнил свой долг, чудовище из ночных кошмаров терзало беззащитного человека.
Руки Сигмона сжались в кулаки. Вот это действительно его вина. Он должен был догадаться, что после унижения вампир не уйдет просто так. Проклятое племя. Почему при слове «вампир» он все время думает об Арли, а не об этих чудовищах? Большинству из них мало забрать жизнь человека. Нет, им нужны боль и страх, страдания, они смакуют их как хорошо выдержанное вино... Упыри. Тан поднялся на ноги, отряхнул колени и вышел из дома.
Найти следы ночного гостя оказалось легко. После убийства, ничуть не таясь, он вернулся на крошечный постоялый двор, где остались его вещи, сполна расплатился, купил коня и был таков. Стражники помогли тану – просто из шкуры лезли, чтобы доказать, что они не струсили, не сдали и хоть сейчас готовы в бой с нечистью. Они прочесали округу мелким гребнем. Нашли следы кровососа и свидетелей. Все люди говорили одно – загадочный постоялец уехал из города перед рассветом. И гнал коня так, словно за ним гнались все демоны нижнего мира.
Сигмон не сомневался: упырь стремился как можно дальше отъехать от города и переждать день в чаще леса. Наверняка, он не раз так поступал, раз целым и невредимым добрался до города. И сейчас он пустился в обратный путь.
Самым трудным было отделаться от графа. Он не хотел верить, что упырь ушел из Вегата. И не хотел отпускать охотника в погоню. Его смогли убедить лишь стражники – в дело вмешался даже сотник, что не поленился лично допросить свидетелей. Только после беседы с ним Рорнор неохотно поверил в то, что упырь ушел, и с превеликим трудом Сигмону удалось убедить его в том, что кровосос не вернется в город, пересидев день в лесу. Тут его ждал разозленный до белого каления охотник на вампиров. Сам Сигмон был уверен – юнец не вернется. Он слишком боится Узника Дарелена. Напакостить напоследок – это вполне в его духе. Но вернуться и снова сойтись лицом к лицу – нет.
И все-таки Рорнор отпустил его. Денег, конечно, никаких не дал, обещал, что расплатится, когда охотник принесет ему голову последнего упыря, но всем было ясно, что это пустые слова. Обозленный ходом дел, граф не собирался платить охотнику, но Сигмону было на это наплевать. Его сейчас волновала только дорога, уходящая на юг – к Ташаму. Он даже не стал тратить время на извинения, уверения и прощания. Просто повернулся и припустил бегом к таверне, не желая терять ни минуты драгоценного времени.
Только когда сторожевая башня на краю Вегата скрылась в темноте, Сигмон смог вздохнуть с облегчением. Ворон шел легкой рысью, и тан привычно покачивался в седле, подбадривая жеребца каблуками сапог. Вот и еще один город остался за спиной. Он снова в пути, снова ищет то, что потерял прошлой зимой и никак не может найти. Все так же, как всегда. Но и чуть по иному. К глухой тоске, что холодным комом залегла под сердцем, добавился гнев – затаившийся до поры до времени. Именно он и звал Сигмона в путь, заставлял подгонять Ворона и крепче сжимать поводья. Тан должен настигнуть вампира, что посмеялся над ним, а потом упокоить его.
Сигмон мчался по лесному тракту, все крепче сжимая поводья. Знал, что догонит упыря – тому просто некуда деться, ведь на юг ведет единственная дорога. И тогда он сдержит свое слово. Если юнец собрался вернуться в Дарелен, то он никуда не свернет – до самого Ташама. Конечно, кровосос мог податься в леса, пойти напрямик, голодая и таясь, как дикий зверь, но Сигмон был уверен: юнец так не поступит. Нет, он со всех ног кинется прямиком в Дарелен, в родное гнездо, под защиту Старших. Будет мчаться по дороге, останавливаясь днем, только когда у него не будет другого выхода, потому что знает – за ним летит разъяренный Узник Дарелена, принявший облик охотника на вампиров. Нет, юнец не свернет с пути и не задержится – ни на миг. Потому что знает, что произойдет, когда охотник догонит его.
Сигмон тоже это знал. И поэтому страстно желал этой встречи. Он дал слово. И сдержит его.
* * *Гробовщик Мерг вернулся в контору только к вечеру, когда солнце утонуло в густых вершинах западного леса. Настроение у него было отвратительным – день выдался весьма беспокойным. Не задался с самого утра. Сначала его разбудили стражники и заставили по кускам собирать несчастного писца из ратуши. То еще развлечение, честно говоря. Такого безобразия он еще не видел, хотя и занимался покойниками без малого полвека. От несчастного почти ничего не осталось и Мергу пришлось разложить его останки по кадушкам со льдом. Кадушек потребовалось штук десять. Едва он управился с этой работенкой, как пришлось возвращаться в ратушу и докладывать о работе самому графу де Вилю. Запыхавшийся Мерг, едва переставлявший ноги от усталости, описал все в красках, с мельчайшими подробностями. И получил немалое удовольствие, наблюдая за тем, как медленно зеленеет лицо графа.
После этого Мерг побрел домой, надеясь хоть немного отдохнуть. Но там его ждала новая напасть – родственники кузнеца, что желали забрать тело. Кузнеца стражники принесли прошлой ночью, велели никому не отдавать, и Мерг положил его в ледник – глубокий холодный подвал, где он обычно держал мертвяков, готовых к погребению. Новых распоряжений от стражи не поступало, и потому Мерг отправил родственников к сотнику. С большой руганью, конечно. Но больно уж не хотелось ему оказаться крайним в этой истории, если вдруг выяснится, что граф не отменил своего распоряжения. Родственники кузнеца ушли, но вскоре вернулись. Без разрешения. Снова поругались с Мергом, оторвав его от скромного обеда. Тот, обозлившись, погнал их прочь. В конце концов они убрались, грозя дойти до самого графа Рорнора. И ведь дошли.
Ближе к вечеру прибыл гонец – Мерга снова вызывали в ратушу. Гробовщик проклял все на свете и потащился на вызов, нарочно не торопясь, отдыхая на каждом шагу. Шестой десяток – не шутка. Он уже не мальчик, чтобы бегать туда-сюда.
Пока дошел, пока граф разобрался, в чем дело – стало темнеть. С родичами кузнеца договорились, что тело вернут утром – уже набальзамированное и готовое к погребению. Граф неожиданно расщедрился и даже оплатил похороны – из маленького кожаного мешочка. При этом он злорадно улыбался.
