Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина
Я оттуда не выйду, подумал полукровка, но шел покорно и с виду вполне спокойно. А за темнотой коридора оказался круглый солнечный зал — лучи лились из отверстия в потолке, отражались от полупрозрачной светлой мозаики на стенах и на полу, от бронзовых зеркал тут и там.
Кровью здесь не пахло — был запах нагретых смол, и хвои, и сладкого пряного дыма. Те, кто привел Огонька, о чем-то заговорили с двумя людьми в длинных желтых одеждах, со множеством золотых браслетов и ожерелий, украшенных камнями еще более солнечными и разноцветными, чем стены снаружи. Потом его усадили на каменную тумбу в конце зала, и все стали поодаль, кроме женщины с синим шарфом и двух местных служителей. Велели смотреть вперед. Потянуло еще более сладким дымом, дым сгустился и в нем появились глаза — хрустальные, беспощадные, они качались и приближались, грозя его проглотить. Огонек не мог шевельнуться; на миг почудилась огромная змея, ведь не бывает, не должен быть дым с глазами!
Он был, приближался, сдавливал голову, и мозг, и все тело болели от нестерпимого блеска. Потом словно в паутину уткнулся с разбегу — многослойную, плотную, а за ней… ничего.
Чья-то рука выдернула его из дымной пасти, Огонек услышал рассерженное шипение:
— Мать моя, не тронь то, что принадлежит не тебе!
— Ты мой сын, — отозвалась женщина еще властным, но поблекшим голосом. Двое служителей стояли за ней, и казались напуганными.
Кайе вскинул голову, осторожно поддерживая за плечи Огонька:
— Я твой сын. Но помни, кто ты и кто я кроме этого!
Женщина что-то сказала растерянно — тому, старику, понял Огонек. У него самого все еще мелькали пятна перед глазами, кружились, мешая как следует видеть.
— Пусть идут, — раздалось негромкое. И они ушли.
Съежившись на корточках у канала, Огонек смотрел вниз и никак не мог перестать дрожать, даже чуть не упал. То ли пережитый испуг был тому виной, то ли страшный обряд, да еще виденные чуть раньше смерти. Он бы точно свалился в почти неподвижную воду, если бы нежданный заступник не стоял за спиной в паре шагов. Этого полукровке хватило, чтобы успокоиться немного и наконец развернуться, поднять голову.
— Уже встаю, не сердись только, — пролепетал он, видя, что юноша рядом очень, очень зол — кажется, и дымную змею бы сейчас придушил. Злость эта почти ощутимо висела в воздухе, мешала дышать.
— За что, глупый? — голос Кайе тоже был мрачным. — Это она предложила, не дед. Больше она не посмеет…
— Я не хотел… не надо ссориться из-за меня, — пробормотал подросток испуганно.
— Ссориться? — Кайе обернулся на цветной солнечный дом. — Нет уж. Она моя мать, но не больше того.
— А я любил свою мать, — неожиданно для себя сказал Огонек. Кайе так и впился в него взглядом, но Огонек беспомощно покачал головой.
Шагая за старшим по золотистой дорожке, Огонек чувствовал себя листиком, подхваченным бурным течением. Вспомнил реку, в которой барахтался. Там он сдался течению, и оно пощадило мальчишку.
Поднялись в дом по ступенькам небольшой боковой террасы. Под крышей было заметно прохладней, хотя все равно душновато. По широкому сумеречному коридору миновали пару комнат, в которых явно жили — дверные пологи из плотной шерсти, с красивой вышивкой порой приоткрывались от ветра, и тогда на полу возникали светлые пятна. У белой с золотом занавеси Кайе остановился, отбросил ее привычно-хозяйским жестом, не глядя поманил за собой Огонька.
В комнатке почти не было мебели, лишь невысокая кровать, столик и сундук — а сама она оказалась большой. Тени и здесь покачивались, легкие и насмешливые. С тихим журчанием пробегала вдоль стены вода по каменной канавке — умываться и пить.
Мягкая золотистая шкура лежала на полу; еще заметил сидящую на жердочке огромную желтоглазую сову. Отшатнулся, встретив ее сумрачный сонный взгляд.
Почувствовал, что ноги подкашиваются, будто не спал суток трое, а до этого столько же бежал по лесу.
— Можно… я… — не договорил. Последнее, что почувствовал, это мягкая шкура под щекой.
Во сне за мальчиком гонялись огромные пещерные медведи. Огонек сначала кричал, а потом притворился камнем, и медведь подошел, обнюхал его, а потом лизнул. На щеке остался прохладный след…
Огонек затаил дыхание, подождал — и открыл глаза.
Кайе развлекался в углу со своей угрюмой совой, щелкая ее по клюву. Видимо, это его пальцы коснулись щеки Огонька. Ощутив, что полукровка проснулся, мгновенно обернулся к нему. Лицо юноши было встревоженным… а глаза щурились не по-доброму, и губу он прикусывал, явно думая о чем-то неприятном.
— Поднимайся. Живой?
Огонек осторожно сел.
Голова кружилась, но в целом он чувствовал себя хорошо. Только вот непонятное выражение на лице недавнего заступника тревожило.
— Что-то случилось? — спросил он осторожно.
— Не спрашивай лучше, — он раздраженно махнул рукой. — Пока ты тут спал, дед рассказал, что было в Доме Солнца. Ты…
— Я ничего не помню, — сказал полукровка, и ощутил, что звучит это слишком поспешно, словно оправдывается.
— Они ничего не увидели! Понимаешь? До твоего прииска — ничего, словно тебя не было раньше! И чем-то запечатано сверху. Паутина туи-ши, так говорят. Так что…
— И… что это значит?
— Ничего хорошего!
Кайе оставил сову и стремительно шагнул к Огоньку.
— Просто так не запечатывают прошлое! Ударился бы головой — все бы прочли, уж поверь! А чистое полотно создавать — зачем? Это непросто. Чего ты не должен помнить, а?
Кайе говорил иначе, нежели раньше — отрывисто, с требовательным напором. Огонек чувствовал — словно язычки пламени пробегают по коже, словно слишком близко он сел к костру. Стало трудно дышать, и сердце словно чья-то ладонь сдавила.
— Чистое полотно? — выдавил полукровка, невольно отодвигаясь, почти вдавливаясь в стену.
— Идиот!
