Эдна - Алексей Александрович Провоторов
…Я сижу на берегу с непокрытой головой,
И смотрю, как облака проплывают над рекой.
Может, кто-то в небесах, в этом синем далеке,
Наблюдает, как слеза по моей течёт щеке.
За последнее время я слышал поющих девушек довольно часто, как и предполагало предсказание: в Алвинии, в «Тенях», одна из них помогла мне найти вампира Демойна; сегодня ночью в лесу хор других заставил меня пришпорить коня. Что обещала эта третья, пока ясно не было.
Восходящее солнце достаточно разогнало туман, чтобы я смог увидеть то, что осталось от моста.
Некогда мощная бревенчатая конструкция грудой рассыпанных брёвен лежала посреди водной глади, перегораживая основное русло. По всему было видно, что мост, превратившийся в запруду, завалился набок по ходу течения.
…Пение повторилось вновь, грустное пение на мотив «Непрощённого». Ранее я не слышал такой песни, но голос был нежный и печальный, словно дитя или дева, поющая в тумане (скорее это всё же была девушка), действительно плакала, напевая.
…Я сижу на берегу с непокрытой головой,
Провожу по волосам белоснежною рукой.
Только розы в волосах, что вплела туда любовь,
Не ласкают руки мне, а царапаются в кровь…
Впрочем, она не обязательно могла быть человеком.
Я огляделся ещё раз и снова влез в седло. А затем, глядя Людоеду под ноги, осторожно тронул его шагом вверх по реке, вдоль затопленной опушки.
Я двигался в сторону большого, нависающего над водой дуба, что чёрным силуэтом проступал сквозь жемчужный от солнечных лучей туман. Мне казалось, что пение доносится оттуда.
Вдруг из тумана впереди вышла собака. Я даже вздрогнул, но светлая лопоухая дворняга с печальной мордой была одна. Да и голос поющей, хоть своей печалью и напоминал голос Эдны, но определённо им не был.
Собака уселась на кочку на нашем пути; засунула заднюю лапу себе в ухо и почесала там, так задумчиво глядя в небо, что я представил себе, как она поёт песню про далёкие синие небеса, и улыбнулся.
Потом она перевела взгляд на нас, встала и направилась обратно. Правда, через два шага она остановилась и обернулась, проверяя, идём ли мы следом, а затем, с важным видом проводника, затрусила впереди. Я заметил, что брюхо и хвост у собаки были мокрые.
Всё это было по меньшей мере странно, и поэтому мы последовали за собакой.
Вскоре ей пришлось уже плыть; Людоеду вода почти достигала коленей. Один раз он угодил копытом в яму, и мы чуть не завалились в воду. Пение девушки становилось всё слышнее, обманчивое, как любой звук над водой:
…Я сижу на берегу с непокрытой головой,
И смотрю в своё лицо, отражённое водой;
Но зелёные глаза, что природа мне дала,
В отражении черны, как вороньих два крыла…
Под дубом было темно и ещё стоял туман. На широком корне сидел печальный пёс, большой, мокрый, с хвостом бубликом. Наша провожатая, не сбавляя хода, поспешила к нему и выбралась из воды рядом с ним.
В углублении меж корней, по рёбра в воде, в густой, пронизанной прядями тумана тени сидела девушка, привалившись к дубу спиной, и пела.
Теперь песня её была без слов. Девушка глядела, как я приближаюсь, и просто выводила голосом печальную, выразительную мелодию, повторяющую мотив куплета. Птицы в кроне дуба, если и были, молчали.
Девушка была обнажена, по крайней мере, выше пояса. У неё были матовые чёрные волосы; длинные, мокрыми прядями облепившие плечи и грудь и уходящие дальше под воду. Глаза у неё тоже были чёрные. Да и губы.
Я остановил Людоеда боком к ней, на границе безопасной зоны. Дальше шла глубина.
— Незнакомец, купи у меня лодку, — сказала русалка, переставая петь. Насколько я мог понять, это была обычная речная русалка, которая в одиночку никакой опасности не представляла; а не утопленница, не сирена с рыбьим хвостом, и не водяница, у которой вместо крови болотная вода, а вместо зубов — кольцо клыков.
— Лодку? — переспросил я. — Впервые вижу столь запасливую и столь деловую русалку. Впрочем, где же твоя лодка?
— Привязана к дубу, — объяснила русалка, съезжая спиной вниз по стволу, глубже, так, что по шею ушла под воду. Я глянул влево, куда она указала бледной рукой, и впрямь увидел нос лодки, притаившейся за деревом. Дуб был огромный, обхватов в пять. За ним можно было спрятать хоть корабль.
— У меня было две лодки, — сказала она, забавляя сама себя плавающими в воде прядями волос. — Но одну на заре купила девушка. Она уплыла вверх по реке, но очень жалела, что не смогла забрать с собой своих собак.
Вот оно что. Я почти догнал тебя на суше, Эдна, и ты решила уйти по воде.
Но я тебя не отпущу.
— Вот этих? — спросил я, указывая на парочку, с видом просветлённой грусти на мордах сидящую бок о бок на корне.
— Что ты, что ты! — русалка заулыбалась, показывая сиреневую изнанку губ. Зубы у неё точно были обычные, человечьи. — Эти двое остались. Остальные разбежались по округе. Их было десятка полтора, не меньше. По-моему, среди них был даже волк.
— Спасибо тебе, водяная дева, — поблагодарил я её в традиционно уважительной для русалок форме. — А давно она уплыла?
— Вряд ли более полутора часов назад. Так ты купишь у меня лодку?
— Да зачем тебе деньги, дева?! — искренне удивился я. — Я ещё не слыхал о русалках, хоть что-нибудь покупающих у торговцев!
— Да нет же, дело вовсе не в этом; — русалка хихикнула, змейкой выбираясь на корень. Она была полностью нагая, как и положено речной русалке. Ноги у неё тоже были обычные, человечьи. Когда она уселась, обняв себя за колени, концы чёрных волос всё равно ещё спускались вниз по корню и уходили под воду. — Просто хозяин этих лодок — мой знакомый; — русалка снова хихикнула. — Они ему не нужны, вот он и попросил меня их продать. Но кому же я их продам здесь, да ещё ночью? Он обещал мне услугу за услугу, если я их продам, но он приходит так редко… — добавила она уже печально.
Ну да. Знаю я, какую плату берут русалки за услуги. Небось и мне не миновать такой пропозиции. Тем более что, похоже, придётся просить её присмотреть за конём.
— А вот сегодня ещё
