Генри Олди - Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых [=Фэнтези]

— Не трать время на глупости. Ты понял?

— Да, наставник. Верьте мне! Я заставлю раба сделать чудо!

— Чудо? Ни в коем случае. Иди спать, Мартин… Завтра тебе рано вставать.

— Я всегда рано встаю, наставник.

— Да. Но ты перед этим не ворочаешься полночи, размышляя: как из чурбана сделать самострел? Да еще за один день…

— За год, наставник.

— Ты верный друг, Мартин Гоффер. И хороший ученик. Знаешь, чем утешить.

— Спокойной ночи, наставник.

— Вот именно. Проклятье! Я способен драться любым оружием. Но это…

— Вы совершенно правы. Это не оружие.

— Нет. Это не я.

— Не понимаю…

— И не надо. Достаточно, что понимаю я.

Томас Биннори, знаменитый бард, обычно в таких случаях делал паузу, сообщая замогильным голосом: «И минуло с того дня двенадцать месяцев без малого…» Ну, барды, они вообще со странностями. Хотя что да, то да.

Минуло.

Окно распахнуто.

Духота лениво ползет в комнату, дыша июльским пеклом. За отдельную мзду лейб-погодмейстер готов снабдить окна Хладным Заклятьем II-й степени, но капитану Штернбладу эти новомодные кунштюки не по душе. Пробовал и зарекся. В первые дни наведенная прохлада вымораживает дом наглухо. Впору огонь в камине разводить. Потом ничего, вполне. А под конец, на исходе заклятья, в окнах начинает искрить. И воздух в комнатах становится неживой, стоячий, как вода в болоте. Тиной воняет.

Чума на вашу магию!

Снаружи, во дворе, визжало, завывало и свиристело на разные лады. Взвизги и посвисты перемежались тупым стуком, дребезгом и мерзкой вибрацией, от которой болели зубы. Контрапунктом звучали указания верного Мартина, перемежаемые бранью; сверху несся истошный мяв кота Брамбеуса за трубой. Вслушавшись в какофонию, словно опытный дирижер — в звучание оркестра, Рудольф огорчился явному диссонансу. Да хоть сами послушайте! Согласно канону высокого искусства, «Вж-ж-ж!» должно вступать на два пункта раньше очередного «Т-тук!», и уж наверняка раньше гнусного «Др-р-р…» В переводе на общеупотребительный, нож, кейфа, чакра или дротик должны со свистом уходить в полет раньше, чем предыдущий вонзится в мишень.

Должны.

А не уходят.

Редкие удачи Тьядена — дань скорее везению, чем мастерству.

Капитан мельком глянул в окно, хотя и так прекрасно знал: что творится снаружи. Парень без передышки метал разнообразное железо в три колоды, качавшиеся на ремнях. Железо вопило на манер заблудших душ. Это он, Рудольф, хорошо придумал. Мастер на «пищик» и ухом не поведет, зато новичок испугается, дернется, когда у виска рявкнет эдакая пакость. Глядишь, запнется на полуслове или из чародейского транса выпадет. А у Тьядена появится шанс для нового броска.

Призрачный, смутный, но все-таки — шанс.

Силы у бычка навалом. Если попадет, даже рукоятью или плашмя, — не уложит, так оглушит наверняка. И глаз верный. С «паяцем», правда, беда, три «оплеухи» из десятка, но трешник в «паяца» за год обучения… Для конопатого увальня — подвиг. А вот скорости не дано. Хоть ты тресни, хоть наизнанку вывернись! Тьяден и рад бы треснуть-вывернуться. Учителю мало что в рот не заглядывает (поначалу всерьез заглядывал, дурила!), день-деньской до седьмого пота корячится. И ведь сам, что главное, не из-под палки! Другим бы лентяям так…

Хороший парень. Жалко.

Рудольф не выдержал, отвернулся. Прошелся по комнате из угла в угол, как зверь по клетке. Три дня. Осталось всего три дня. Завалит парня мажоныш, как пить дать. Наповал. «На убой отдаю, — с тоской подумал капитан. — Будто скотину — резнику. Альраун, небось, своего гения правильно выучил! Чтоб кости — тестом, а мясо — водой… Самому надо было выходить. Самому. Не так пакостно было бы…»

С магом за этот год они виделись редко. Во дворце, на церемониях и приемах, по долгу службы. Вежливо обменивались поклонами и расходились в разные стороны. А раньше в термы — вместе, в любимую обоими харчевню «Три латимерии» — вдвоем; турниры смотреть рядом садились, хотя и не положено: у магов своя ложа, у офицеров лейб-стражи — своя. В гости захаживали, винца хлебнуть. Все, отрезало. И не в дуэли дело, будь она проклята! Что люди скажут — вот беда. Известно, что: «На попятный пошли. Сговориться заранее решили: чье оружье острее! О почетном проигрыше уславливаются. Или вовсе о ничьей! Знамо дело: приятели, рука руку моет. Еще и великий барыш на ставках слупят! Честь? Принципы? О чем вы, любезный? Вон, каждый день друг к дружке в гости шляются…»

В глаза сказать побоятся, но за спиной шепотком пройдутся.

Всем языки не оборвешь, к сожалению.

А город слухами полнится. Добрые люди доносят: Альраунов щенок молниями, как перышками, шарашит, огненные кукиши градом мечет, а глаза отводит — залюбуешься! Верней, залюбовался бы, когда б глаза в нужную степь глядели. Если не врут доброжелатели хоть на четвертушечку… Молчи, сердце! Иначе хоть в петлю. Было бы в запасе лет пять, а лучше — десять! Большим мастером Тьядену не стать, но доброго солдата сделать можно. Выслужился бы до сержанта-наставника, или устроился охранником при караванах. При его-то усердии, при его-то честности! Уж капитан Штернблад нашел бы парню хорошее место…

Что, умник? Нашел?!

Три дня, и прахом по ветру.

Хуже всего было то, что парень ни о чем не догадывался! Хитрый казначей Пумперникель, заварив дьявольскую кашу, главным условием предложил тайну. «Оружию» о предстоящей через год схватке знать не полагалось. Разумеется, о дуэли шептались даже грузчики в порту, но рядом с Тьяденом или гением-мажонышем любой, самый завзятый сплетник, становился нем, как рыба. Сболтнешь лишнего — капитан с чародеем в долгу не останутся. Да и кому охота испортить великую забаву?! Смешно, право слово! Год назад капитан бы тоже рассмеялся. За компанию. Пустяк, потеха: раб — не человек, случайный клинок — не фамильный меч. За год наточить, сколь возможно, баланс подправить, отшлифовать — и в бой. Наудачу. Выиграть приятно, проиграть обидно, но особых сожалений не предвиделось. Стареешь, братец? Сантименты, терзания? Добро б ты один: Мартин Гоффер тоже поначалу как на вещь смотрел, а потом оценил усердие. Бороться по вечерам повадился. Рудольф не препятствовал. Вряд ли на арене до свалки дойдет, но… Лишнее уменье не повредит: руки заломать — чтоб пассы делать не мог, рот заткнуть — чтоб заклятьем подавился; и шею свернуть, как куренку.

Однажды капитан застал Мартина за дурацким занятием: тот учил Тьядена стрелять из лука. Влетело «мудрецу» по первое число (лук? за год?!), но сам Рудольф вдруг задумался. На следующий день он отправился к знакомому оружейнику, вскоре притащив домой пружинный самострел-однозарядку. Перезаряжать игрушку времени не будет, зато… Склянку с ядом для стрел, купленную у аптекаря Борджиа, капитан спрятал в шкаф. В драке все средства хороши, а дуэльным кодексом яд дозволялся. Вернее сказать, не запрещался.