Варвара Мадоши - Драконье Солнце

— Все в порядке, госпожа Фильхе… — сказал он. — Это свои.

А Стар добавил высокомерно:

— Спасибо за беспокойство, господа стражники. Как видите, мы справились своими силами.

Вия подумала, что не знает, кому из них броситься на шею. Желание броситься на шею само по себе было столь странным, что она не удержала слезы. Хорошо, под вуалью ничего не видно.

Эпилог

Ах как бы не умереть мне,А в каждом дне капля смерти,Но если ты будешь петь мне,Мне будет легче….

Записки Астролога

Все-таки потеря крови — штука пренеприятнейшая! Вроде и ничего особенного: всего-то и надо было, что промыть и перевязать рану — а в постель дней на несколько укладывает с гарантией.

Одно меня несколько радовало: когда я очнулся от глубокого, полуобморочного сна, в который провалился, едва только меня совместными усилиями оттащили в особняк Федерико, у кровати моей на низеньком табурете сидела Вия.

По опыту я знал: если кто-то днюет и ночует у постели больного, последний очухивается как раз в тот самый момент, когда добровольный сиделец вот буквально вышел на несколько мгновений по самой неотложной нужде. Поэтому я без труда предположил:

— Ты только что вошла?

Вия кивнула.

— Да. Зашла проверить, дышишь ли.

Голос ее был абсолютно серьезен, даже мрачен, и у меня не возникло сомнений в том, что она сообщила именно то, что намеревалась сказать.

— Рана не настолько серьезная, чтобы я мог умереть, — пожал я плечами. Точнее попытался: это очень трудно сделать, когда лежишь. И больно стало тут же.

— Может быть всякое.

— Скажи уж лучше: ты надеялась, что я умру, и тогда Драконье Солнце материализуется и перейдет к тебе!

Я шутил лишь отчасти.

Солнце грело еще праздничнее, чем вчера, как будто ему было начхать с такой высоты на смерть одного из богов, — и Вия в ярком свете, падающем из окна, казалась удивительной. Просто неземной какой-то. Подумаешь, цвет кожи. Мне хотелось ничего не говорить, не двигаться — не двигаться, возможно, еще и потому, что неосторожные движения вызывали изрядную боль в ране, — а просто смотреть на нее. Каждое ее движение казалось мне исполненным необыкновенного внутреннего смысла, куда более значимого, чем все астрологические трактаты вместе взятые. Умом я понимал всю абсурдность такой постановки проблемы, но то умом.

— Нет, — покачала Вия головой. — Мне не хотелось, чтобы ты умер.

— Спасибо, — сказал я, понимая, что эта фраза, пожалуй, самое близкое к признанию в любви, что я от нее дождусь.

— Не за что, — ответила она.

Потом посмотрела на меня сурово и заметила:

— Знаешь, пожалуй, я должна согласиться на твое предложение.

Подумав немного, она уточнила:

— Руки и сердца.

— Вроде, я ничего больше тебе и не предлагал.

— Все возможно, — она пожала плечами.

Я вздохнул.

— А ты знаешь, что дракон смеялся?

Вия чуть склонила голову на бок, как будто пыталась лучше меня рассмотреть. А я продолжил говорить, лишь отчасти понимая, почему я рассказываю все это именно сейчас:

— Дракон. Который отдал мне Драконье Солнце. Он сперва исполосовал меня когтями — когти были, каждый с мою руку размером. Прямо какая-то Нейтская кружевница, а не дракон, скажу тебе. А потом и спросил: к чему ты пришел сюда, ребенок?… Так и спросил: и к чему, и ребенок… Весь отряд, к которому я примкнул, уже, конечно, был перебит. Один мужик остался… Тадеуш Болтун… он уже потом умер. Ну а я ничего не соображал к тому времени — сама понимаешь. И ответил просто: за Драконьим Солнцем. Хочу мол, время повернуть. Тут-то дракон расхохотался…

Я умолк и уставился в окно. За коном не было ничего примечательного — фронтон соседнего дома с рельефами крылатых богинь — не настоящими. Не то Изида (говорят, у нее был сын сокол), не то вообще что-то выдуманное — никто из богов обычно с крыльями не расхаживает. Во всяком случае, я не слышал.

— И что дракон?

— А представляешь, дал. Сложно это описать. Понятия не имею, что он со мной проделал. Только я действительно усилием воли изменил время. Чувствовал одновременно и прошлое, и будущее, и… — мне не слишком-то хотелось развивать эту тему, но я все же продолжил. — Я не вслепую действовал, понимаешь… Я уже… когда начал, понял, что мне придется сделать. Я видел… Понимаешь, моих родителей сожгли за колдовство. Сперва отца — как чернокнижника. Потом мать — как ведьму. То, что они на самом деле были чернокнижником и ведьмой, дела не меняет… Я хотел сделать так, чтобы этого никогда не происходило. Ну и сделал. Там все началось из-за чумы сначала… Во всей деревни, в каждой семье кто-нибудь да болел. У нас нет. Тогда горожане сожгли отца, как будто он виноват. Ну а теперь — заболел. Тетка моя, Ванесса. Она нас с Раей воспитывала. Даже еще когда родители были живы, все она…

— Почему ты… — шепнула Вия.

— Мне было двенадцать лет, — я смотрел на Вию, и старался не отводить взгляд. — Мне было двенадцать, и мне было трудно понять, о чем я в тот момент думал. А тетя была очень строгая. Всегда. И еще… мне казалось, что это понарошку. То есть я не верил, когда желал, чтобы время повернулось, что это по-настоящему произойдет. Только… я сам себе не верю теперь, когда это говорю. И сестру я так и не спас. Она в любом случае… превратилась неизвестно во что. У нее сильный дар был. Ну, может быть, она стала бы тоже ведьмой, как мама. Но на нее боги глаз положили. А она оказалась им служить. В одном варианте — потому что из-за богов погибли ее родители. В другом — потому что из-за богов пропал без вести ее любимый старший брат.

— Ты?

— Я. Видишь, я же прошлое изменил. Но получился бы парадокс. То есть если бы родители были бы живы, я бы не поперся к дракону, не стал бы домогаться Солнца… Короче говоря, получилось так, что меня как бы не было с момента изменения. Я просто исчез. И Рая снова сбежала, отправилась на мои поиски. Она мне сама рассказала потом. Потому что теперь-то она видит все на свете.

Вия тихо сказала:

— Райн… я не могу тебе помочь.

— Это я должен тебе помогать, а вовсе не ты мне, — возразил я. — Все хорошо.

Уголки губ Вии вдруг дрогнули. Кажется, это был первый раз, когда я видел, как она пытается улыбнуться. Или все-таки не первый?

— Как мне жить без любви твоей?… — начала она. — Что на родине, что на чужбине я твое повторяю имя, заплутав в лабиринте дней.

— Что?… — мне показалось, что я вижу ее в первый раз. У нее даже лицо стало каким-то другим.