Владимир Романовский - Год Мамонта

— Не говори глупости. Я уверена, что ты живешь в этом городе.

— Посмотри на меня. Я похож на человека из этого города? Я — нивериец.

— Никогда о таких не слышала.

— Не выдумывай. Про Ниверию все знают.

— А я не знаю. Ты все врешь. Меня никто не любит.

— Я тебя люблю.

— Ой, только не ври. Не люблю, когда врут.

— Я правда тебя люблю.

— Ты меня сегодня же бросишь.

— Не брошу. Я тебя никогда не брошу.

Она с сомнением посмотрела на него, но он почувствовал, что ей приятно.

Лукреция постаралась одеться очень эффектно. Будь у Нико чуть больше интереса к таким вещам, он бы сразу оценил не очень элегантный, слегка вызывающий, но вполне привлекательный ее наряд. Черные волосы свои она уложила красиво и легко, с тщательной долей небрежности. Верхняя часть платья эффектно обтягивала вдруг оказавшиеся очень женственными формы, а нижняя, не кринолин, но уже и импозантнее, подчеркивала, чуть слишком, округлость бедер. Платье было до полу и скрывало платформу на одной из туфель. С этой платформой Лукреция почти не хромала.

— Тряпки я твои выбросила, — сказала Лукреция.

— Это зачем же, — запротестовал Нико.

— Очень грязные. Вот, выбирай.

Перед Нико открыли огромный шкаф, плотно набитый местной одеждой.

— Это мне от сбежавшего мужа досталось. Из моды ничего пока не вышло, он сбежал всего два месяца назад, — объяснила Лукреция. — Выберешь сам, или тебе помочь?

— Как хочешь, — сказал Нико, задумчиво щупая рубашки, дублеты, и камзолы. — А плаща нет?

— Плащей давно никто не носит. Может у тебя в Нигерии носят…

— В Ниверии.

— Да. А нормальные особи не носят. Ну как, нравится что-нибудь?

— Не очень, — сказал Нико. — Как-то все очень вульгарно. Ну, выбери мне что-нибудь.

— Так я и знала, — сказала Лукреция. — Меня всегда используют. Выбери ему. Сам не может. Поиграют, поиграют, и выбросят. Все особи сволочи, но мужчины особенно.

Но она все-таки выбрала ему и штаны, и чулки, и башмаки, и роскошную льняную рубашку, от которой любой астафский щеголь пришел бы в восторг, и которая не произвела на Нико впечатления. Камзол Нико облюбовал себе ярко-красный и ни за что не согласился бы на другой, и даже, наверное, ушел бы и хлопнул дверью, поскольку камзол ему действительно очень понравился, но, к счастью, красные камзолы как раз были в моде в то время в городе эльфов.

— А где мой меч? — спросил он.

— Дубина, — сказала Лукреция. — Рыцарские времена давно прошли. Не таскайся по городу с мечом, тебя арестуют.

— Арестовать меня не просто, — сказал Нико, интригуя.

— Одевайся.

Они вышли на улицу, где вовсю светило ласковое солнце. Лукреция махнула рукой, и стоявшая неподалеку карета подъехала к дверям особняка. Кучер спрыгнул с облучка и поклонился Лукреции.

— Как просто здесь нанять карету, — заметил Нико одобрительно.

— Нанять не очень просто. Это моя карета.

— А кучер?

— Тоже мой.

Нико отодвинул кучера и открыл перед Лукрецией дверцу. Чуть замешкавшись, он галантно предложил ей руку, чтобы помочь влезть внутрь.

— Я и забыла, — сказала она, влезая, — что, вообще-то, мужчина должен по этикету подавать руку даме, когда они в карету садятся. Похоже, мне вообще никто руку не подавал, никогда. Про обычай я, скорее всего, слышала в детстве, а может видела где-нибудь на улице, не знаю.

Нико сел рядом и кучер прикрыл дверцу.

— И куда же мы едем? — спросил Нико.

— К твоему другу. Где вы там остановились?

— Э…

— Ну вот, я так и знала. Ни к кому ты меня не собираешься везти, и на особях со мной никогда не появишься.

— Где тут ближайший парк? — спросил Нико.

— Десять кварталов.

— Как называется?

— Речные Сады.

Нико отодвинул занавесь и высунулся.

— В Речные Сады, — сказал он кучеру.

Карета покатилась по бульвару.

Очнувшись, Брант попытался вспомнить что произошло и не смог. Тогда он открыл оба глаза. Изображение двоилось, но он убедил себя, что это временное явление. Осторожно двинул сперва правой рукой, затем левой. Правая нога двигаться отказывалась. Брант двинул шеей и ощутил тупую боль в затылке и плечах. Эта боль нагнала на него страху, и одним резким движением, превозмогая ее, он перекатился с живота на спину и на мгновение сознание снова провалилось, но затем вынырнуло. Острая боль в животе заставила его переложить большую часть веса на локоть, напрячься, и принять сидячее положение. Брант потрогал голову. Было больно, и с одной стороны волосы были покрыты коркой засохшей крови. Брант согнул левую ногу в колене. В правой ноге наметилось покалывание, а затем и боль, но это была счастливая, радостная боль. Нога просто затекла.

Зубы были на месте, глаза и уши тоже. Брант потрогал гениталии и почувствовал огромное облегчение. Когда боль в правой ноге поутихла, он опустился на спину, перевернулся на живот, встал на четвереньки, и поднялся. Резануло в животе и в груди. Очевидно, болели ребра — либо сломаны, либо отбиты.

Вокруг была окраинная улица, и по ней ходили окраинные пешеходы с тупыми лицами. Когда он только въезжал в город, верхом, в компании Нико, ему на окраине задавали вопросы. Теперь вопросов не было. Очевидно, все было понятно и так.

Из одежды на нем осталась одна рубашка до колен. Из вещей — меч, кинжал, кошелек — не осталось ничего. Босые ноги ощущали холод булыжника. Эдак я тут простужусь и отдам швартовы, подумал Брант. Нужны как минимум крыша и теплая постель. И ванна!

Чтобы согреться, он попробовал побежать, и сразу понял, что это невозможно — голова кружилась, ребра болели, дыхания не было совсем, и, в добавок, его начало тошнить.

У обочины стояла чья-то карета. Брант пересек улицу, дождался, пока на него перестали смотреть (ждать пришлось долго) и влез в карету.

Печь он растапливать не стал — трудно и привлекает внимание — а просто втерся в угол и, осторожно подтянув колени, прижал их к подбородку. Ребра откликнулись дичайшей болью. Через четверть часа, дрожа от озноба, он почувствовал толчок — карету качнуло. Щелкнули вожжи и карета тронулась с места. Бранта это устраивало.

Через некоторое время, приподняв занавеску, Брант увидел знакомые очертания набережной и моста. Как только карета остановилась в пробке, Брант осторожно, как мог, вылез на мостовую. Не достаточно осторожно — с облучка его заметили.

— Эй! — сказал человек, то есть эльф, на облучке.

Но Брант только отмахнулся.

Согнувшись таким образом, чтобы ребра меньше болели, или, во всяком случае, ему казалось, что они меньше болят, Брант доковылял до знакомой таверны. Увидев входящего Бранта, хозяин забеспокоился и вышел ему навстречу.