Владимир Васильев - Ведьмак из Большого Киева

— И еще одно запомни. Вероятно, ты полагаешь, будто мне тебя жалко. Что я — всего лишь строгий учитель, который поступает сурово лишь оттого, что есть такое слово «надо», а в душе он добренький и несчастную девочку жалеет. Так вот, чушь все это. Ничуть мне тебя не жаль. Моя жалость умерла много лет назад в Арзамасе-16. И потихоньку привыкай, что твоя жалость тоже умрет — где-то там, впереди, в походе. Умрет жалость, сострадание, все умрет. Останется только умение ведьмака и безразличие ко всему, кроме города.

— Я запомню, — пообещала Синтия.

«Надо же, — подумал Геральт. — Упорная. Не отступается. Ладно, поглядим, что ты запоешь через недельку».

— Что пятое? — робко спросила Синтия, утирая слезы рукавом.

— Платочек можешь взять, — проворчал Геральт. — Зачем рукавом-то… Пятое. А пятого и нету. Ведьмаку в пути больше ничего не нужно. Хотя стоп: если есть деньги — возьми, сколько посчитаешь нужным. Деньги никогда не мешают. Теперь упакуй отобранное в рюкзачок. Да сама, сама, служанки у тебя в пути не будет. Пакет с мягким — к спине. Потом ноутбук, вертикально, портами вверх, дисководом и сидюком вниз. Так, хорошо, надевай… Эх, дурья башка, ружье-то сними сначала, потом заново пристегнешь. Ружье тебе придется чаще брать в руки, чем рюкзачок снимать. Вот… Вот… Другое дело. Ботинки новые?

— Почти.

— Ноги не натрешь?

— Нет. Это «Монтрей».

— Ну смотри. Ждать не стану. Попрыгай-ка. Что громыхает? Перепаковывайся. И не гляди так, несвоевременный звук тебя погубить может.

Геральт заставлял ученицу перепаковывать рюкзачок трижды и лишь после этого остался доволен.

— А… — робко начала Синтия.

— Что?

— Еды мы с собой не возьмем?

— Не возьмем. Добудем в дороге.

Синтия покорно кивнула, хотя было видно, с каким трудом дается ей эта покорность. Возможно, наедине с Геральтом она и не кипела бы так, но на виду у прислуги вытерпеть придирки Синтии было, конечно же, очень трудно, будь придирки хоть сто раз справедливыми.

Однако она стерпела. И новоявленный учитель счел это добрым знаком.

— Геральт, — обратилась Синтия к ведьмаку, когда тот повернулся к выходу и собрался идти. — Не подумай, что я ною. Я просто понять хочу. Объясни, почему мы не поедем на машине?

— Потому что из окна машины ты много не увидишь. Ведьмак должен чувствовать свой город. А для этого нужно измерить его ногами. Вдоль и поперек. Все. Пошли. Кстати, учись уходить не прощаясь. Отныне тебе придется чаще всего поступать именно так. Если, конечно, ты не сломаешься и не сбежишь.

— Не сбегу, — упрямо сверкнула глазами полуорка. — И не сломаюсь. Даже не мечтай.

— Жаль, — вздохнул Геральт. — Так было бы проще. Все, пошли.

И, не оглядываясь, шагнул за ворота.

Минут двадцать они шли молча. Синтия сразу подхватила экономный темп ходьбы ведьмака — так можно, не уставая, топать весь день, причем довольно быстро, километров шесть-семь в час. Разумеется, по ровной местности. По какой-нибудь свалке или заводской ростовой площадке так не походишь. А по дороге — вполне.

— Геральт, — сказала Синтия, ловко подстраивая слова в такт дыханию и шагам. — Я хотела, чтобы ты сопроводил меня на юг, на Матвеевский танковый полигон. Пешком мы будем долго идти.

Ответил ведьмак не сразу и при этом снова не подумал обернуться.

— Мнится мне, неспроста ты на этот полигон нацелилась. Что-то ты там удумала совершить. Героическое. Так вот: пока мы туда доберемся, я надеюсь тебя кое-чему обучить. По крайней мере самому необходимому. Если ты окажешься способной ученицей, ты откажешься от своего замысла. А если не откажешься… Что ж…

— Что — «что ж»?

— На месте и решим, — уклонился от ответа Геральт. — Видишь ли, если существует хоть малейшая возможность уклониться от нежелательного столкновения с кем угодно — машиной или живыми, — настоящий ведьмак непременно ею воспользуется.

— Даже если его назовут при этом трусом?

— Да пусть хоть сто раз назовут трусом, подонком, скотиной — как угодно! От того, назовут меня трусом или храбрецом, я нисколько не изменюсь. И ты не изменишься. И никто не изменится. Только глупцам да зеленой молодежи слова добавляют храбрости. Вот возьмем тебя, к примеру. Слепому же видно, что на Матвеевском полигоне с тобой произошло что-то… нехорошее. И ты вознамерилась отомстить. А раз обратилась к ведьмаку, а не к какому-нибудь бандитскому отребью, значит, мстить ты решила машине. И в этом главная твоя ошибка. Улавливаешь?

— Нет.

— Машинам мстить бесполезно. Они лишены эмоций и почти лишены короткой памяти. Мстить машине — все равно что мстить камню, о который ты расшибла ногу.

— Ты не понимаешь, ведьмак, — зло произнесла Синтия. — Ты ничего не понимаешь!

— Наоборот, дитя мое. Порой я жалею, что понимаю настолько много.

— Не называй меня «дитя мое»! — резко выкрикнула Синтия, останавливаясь.

На этот раз Геральт встал, будто дисциплинированный джип на светофоре. И медленно обернулся к полуорке.

— Что-что? — переспросил он подчеркнуто спокойно.

— Не смей называть меня «дитя»! Понял, ты, ведьмачья рожа?

— Упор лежа принять, — тихо скомандовал Геральт.

Синтия вопросительно уставилась на него.

— Я, кажется, кое-что скомандовал, воспитуемая. На первый раз за непонятливость санкций не последует. Но на дальнейшее уясни: любую мою команду следует выполнять быстро и не рассуждая. Даже если я скомандую шмякнуться рожей в дерьмо. А теперь — упор лежа принять!

Синтия продолжала стоять посреди пустынной дороги. Глаза ее сверкали гневом. Бешенством. Ненавистью, внезапной, как летний ливень.

А в следующее мгновение ведьмак вдруг непостижимым образом оказался рядом с нею. Пинок под колено, легкий тычок в бок — и вот уже полуорка лежит на асфальте лицом вниз.

— Руки выпрямить! — Ботинком Геральт заставил принять Синтию требуемую позу. — По счету «раз» сгибаешь руки. По счету «два» — выпрямляешь. Раз!

Полуорка, закусив губу, согнула руки в локтях.

Выпрямила.

— Раз! Два! Раз! Два…

Она оказалась крепче и упрямее, чем могло показаться сразу. Тридцать раз отжалась — с некоторыми усилиями, но чувствовалось: если потребуется — еще десяток раз отожмется.

— Встать!

Синтия встала, тяжело дыша. Непослушная прядь волос выбилась из «конского хвоста» и упала на лицо. Глаза полуорки были чернее, чем обычно.

— В следующий раз, — безжалостно заметил Геральт, — опираться будешь не на ладошки, а на кулаки. А через недельку будем учиться отжиматься только одной рукой.