Легенды Оромеры. Великий Орёл. - Александр Игнатьев
Оддбэлл переориентировал свои органы ощущений и нашёл среди всех этих сгустков и потоков небольшие яркие бело-голубые шарики, лохматящиеся и искрящие многочисленными короткими ослепительными разрядами. Это был его цвет. Прислушался. Шарики пульсировали, в едином ритме, входя в резонанс с ним самим.
Избыточная энергия его обращения, дающая возможность перекидываться, невзирая на разницу масс исходного и конечного объектов. Во время обращения эти весёлые жизнерадостные комочки сливаются в единый энергетический контур, перерождающий конструкцию упорядоченных структур, и тело оборотня свободно преображается, не причиняя вреда ни плоти, ни мозгу, ни ментальному образу. В кого бы ни перекидывался оборотень — этот образ всегда остаётся один. Именно он и позволяет «запоминать» форму обращения и после возвращаться обратно в человеческое тело. Если не изменить этот образ искусственно...
Оддбэлл сосредоточил органы своих чувств и вскоре зафиксировал внимание на тускловатом оранжево-коричневом сгустке приличного размера. Сгусток светился в пол силы и лениво пульсировал на периферии между вторичными планами восприятия.
Оборотень, чьей звероформе принадлежал этот энергетический сгусток, сейчас был в человеческом обличье, и вообще судя по всему крепко спал.
Оддбэлл оставил сгусток на фоновом контроле и потянулся к своим бело-голубым комочкам. Мысленно огладил их, передавая уверенность и поддержку, выстроил в плотный круг, и, переходя последовательно от одного к другому, стал наводить между ними мосты — сперва слабые, едва обозначенные тонким искристым следом, а затем всё более и более плотные и уверенные. Когда все энергетические клубочки кроме одного были соединены и оставалось лишь замкнуть круг последней перемычкой, Оддбэлл подхватил спящий неактивный оранжевый комок и грубо с размаху втиснул его в оставшееся незамкнутым пространство. Круг возмущённо всколыхнулся, задрожал, по нему мелкой рябью прошла волна сливающейся энергии. Комок проснулся, запульсировал, начал расти, набирая полную силу и передавая её остальному кругу. Портал, называемый в свитках Кольцом Последнего Желания, был готов. Смешавшись в единый цвет, энергетические сгустки напряженно пульсировали, выбрасывая вовне яркие иглы протуберанцев, на которые немедленно откликались другие энергетические поля, пронизывающие всё вокруг, изменяющиеся, перетекающие, живые.
Механизм был запущен. Метаморфоза началась. Последним усилием Оддбэлл поднял себя и переместил точно в центр набирающего центробежную скорость сияющего круга.
И явился Свет. А сразу следом за ним настала Тьма...
«Кто я?»
Мысли медленно ворочались в голове, словно им там было тесно и душно.
«Оддбэлл. Кажется, должно быть ещё что-то. Не только одно это слово... Не важно»
Голова глухо гудела и начинала болеть изнутри. Боль накатывала короткими волнами, давила на виски и глаза. Оддбэлл открыл их.
И понял, что падает в океан.
До поверхности оставалось не более пяти метров. Прямо под ним, вокруг деревянного обломка с куском ветхой ткани и держащимся за него человеком, кружили три акульих плавника, подплывая почти вплотную, предвкушая и примериваясь.
Оддбэлл сфокусировал зрение и расправил крылья. Они оказались непривычно тяжёлыми и огромными.
Звероформа, чьим энергетическим ядром воспользовался Оддбэлл, была рыбным филином — самой крупной из существующих в мире сов. Размер филина достигал метра, вес — пяти килограммов, а мягкие и широкие крылья его распахивались на два с половиной метра.
«Зачем я здесь»?
Океан. Обессиленный человек, вцепившийся в деревянный обломок. Не добыча. Акулы. Рыба. Вкусная еда. Но большая. Добыча. Но, к сожалению, не для него...
«Зачем я здесь?!»
Человек в волнах. Родное тепло. Птенец. Оборотень.
«ЗАЧЕМ Я ЗДЕСЬ??!!»
Чтобы спасти птенца.
Филин поднялся ещё на пару метров, разжал мощные когти, нацелившись на тело в воде, сложил крылья и закрыл глаза. Они больше были не нужны. Любая сова, нацелившись на добычу, закрывает их, чтобы внешняя визуальная информация не помешала охоте, н не нарушила убийственной точности броска.
Расчёт оказался по совиному точен. Жёсткие, как сталь, когти с глухим лязгом сомкнулись в паре миллиметров над головой человека — раз, другой, третий. Щщёлк, щщёлк, щщёлк!
Эмилия резко очнулась, не понимая, где она и что происходит, хлебнула шлёпнувшей по лицу горько-солёной воды, увидела огромные плавники в пере метров от себя в воде и огромную злющую сову — в сантиметре над своей головой... Сознание девушки не выдержало этого гротескного нагромождения нелепостей, и она перекинулась — бессмысленно, инстинктивно, от страха, неожиданности и нереальности происходящего.
Именно на это и рассчитывал филин.
Мгновенно подхватив мощными лапами мокрую, барахтающуюся, истерично и заполошно кудахчущую курицу, он одним взмахом вырвал её из воды, встряхнул, сбрасывая по возможности лишний вес капель с её оперения и начал плавно набирать высоту, одновременно забирая по ветру в сторону далёкого берега.
Удивлённые акулы остались без ужина. Верная добыча странным образом ускользнула у них практически прямо из зубов.
Мерно взмахивая огромными крыльями, филин долетел до берега значительно быстрее, чем сыч проделал этот же путь от берега до Эмилии. К тому же, сыч рыскал туда-сюда, разыскивая девушку в волнах, а филин никого не искал и летел по кратчайшему пути.
...Мир устроен так, что за любое деяние всегда следует расплата. Иногда она мала, иногда велика до непомерности. Но она есть всегда. Расплата за воровское оборотничество была из разряда последних. Оборотень, решающийся на присвоение чужого энергетического ядра, должен быть готов к тому, что это последний оборот в его жизни, а заодно — последние организованные сознанием мысли в его голове. Обратившись в украденную, не свойственную ему звероформу, оборотень-вор быстро становился тем, чью энергию он присвоил. Превращался в зверя буквально, в полном смысле этого слова. Сознание гасло. Человеческая составляющая исчезала из его сущности навсегда. Через некоторое, весьма небольшое время от неё не оставалось ни малейшего намёка, и новоиспеченный зверь — обыкновенный, лишенный всяких не свойственных этому виду возможностей — уходил в обычную звериную жизнь, даже не подозревая, что всего каких-то несколько часов назад был человеком. Способность оборачиваться вор терял при первой же попытке обернуться в того, кого он обокрал: вся энергия, управляющая оборотнической способностью, уходила на дублирование украденной звероформы без остатка.
Равновесие — бесстрастный судья.
Расчёт Оддбэлла оказался точен. На момент, когда полоска берега с набегающим прибоем и выброшенными водорослями появилась в поле зрения, человеческое сознание ещё полностью не покинуло птицу, и обрывки последних мыслей о необходимости спасения того, кого она несла в своих когтях, продолжали толкать филина к приближающемуся пляжу.
Но когда влажный, остро пахнущий рыбой морской ветер сменился на суховатый, с запахом песка, пыли
