David Eddings - Келльская пророчица

– Я нахожу речи ваши в высшей степени оскорбительными, – презрительно бросил в лицо старику какой-то заносчивый зеленый барон. – Ни один истинный мимбриец не имеет права пренебречь законами чести!

– Я говорил не только о мимбрийцах, – мягко объяснил юнцу старик. – Я имел в виду и арендийцев, и астурийцев, но и мимбрийцев, разумеется, тоже.

– У астурийцев нет чести! – презрительно фыркнул барон.

Рука Лелдорина потянулась к рукояти меча.

– О нет, мой юный друг, – остановил разгорячившегося юношу Мандореллен. – Здесь, в присутствии многих, оскорблена честь мимбрийца. И я считаю своим долгом ответить обидчику как подобает. – Он выступил вперед. – Но, возможно, вы поторопились, господин барон, и возьмете свои слова назад, покуда еще не поздно?

– Я сказал то, что сказал, господин рыцарь! – воскликнул зарвавшийся сорвиголова – здраво мыслить он был уже не в силах.

– Вы неуважительно говорили с почтенным королевским советником, – твердо продолжал Мандореллен, – притом еще и смертельно оскорбили наших северных братьев!

– У меня нет братьев среди астурийцев! – высокомерно объявил юнец. – Эти еретики, подлецы и изменники мне не родня!

Мандореллен тяжело вздохнул.

– Прошу вас покорнейше простить меня, ваше величество, – обратился он к королю. – Лучше будет попросить дам удалиться, ибо говорить я намерен со всей серьезностью.

Но ни одна сила на земле не способна была сейчас заставить придворных дам покинуть Тронный зал.

Мандореллен вновь повернулся к дерзко ухмыляющемуся барону и заговорил:

– Господин барон, я нахожу лицо ваше совершенно обезьяньим, а тело – уродливым и бесформенным. Сверх того, борода ваша суть оскорбление мужского достоинства, ибо более походит она на клочковатую растительность, украшающую задницу шелудивой дворняжки, нежели на подобающее для мужчины украшение. Впрочем, возможно, матушка ваша, снедаемая ненасытной похотью, в недалеком прошлом склонила к сожительству бродячего козла?

Лицо барона стало лиловато-синим – он хватал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова.

– Видимо, ваша светлость изволит гневаться? – с обманчивой учтивостью продолжал Мандореллен. – Но, может статься, вы внезапно лишились языка все по той же причине – ввиду полукозлиного вашего естества? – Он критически оглядел барона. – Однако вижу, вы ко всему прочему еще и отменный трусишка, что неудивительно ввиду вашего родства с бессловесной скотиной – ибо ни один человек чести не оставил бы без ответа оскорбление, которое я только что имел удовольствие публично вам нанести. Что ж, придется мне вас подстегнуть. – И он принялся медленно снимать железную перчатку.

Как известно во всем мире, брошенная на пол перчатка означает вызов на поединок. Однако перчатка Мандореллена почему-то полетела несколько в ином направлении. Барона отбросило назад, и он замычал, выплевывая зубы вместе с кровью.

– Вы давно не юнец, господин Мандореллен, – бушевал он, – и всем известно, что вы трусливо избегаете честного боя! Полагаю, настало время вас проучить!

– Это существо еще и разговаривает, – деланно изумился Мандореллен. – Спешите видеть, дамы и господа! Дивное диво – говорящий пес!

Придворные расхохотались.

– Извольте следовать за мною, господин Блохастик, – продолжал ерничать Мандореллен. – Возможно, схватка с престарелым и немощным рыцарем вас немного развлечет.

Последующие десять минут длились для молодого барона целую вечность. Мандореллен, который, вне всякого сомнения, мог разрубить его надвое с первого же удара, играл с ним, словно кот с мышью, нанося бесчисленные удары, хоть и болезненные, но не угрожающие жизни. Переломав барону несколько костей, но при этом не повредив жизненно важных органов, он нанес противнику многочисленные раны и ушибы, не свалив, однако, того с ног. Барон вертелся волчком, отчаянно пытаясь защищаться, а Мандореллен искусно сдирал с него по кусочку доспехи. Наконец ему прискучила забава, и лучший воитель Арендии одним могучим ударом сломал строптивцу обе ноги. Барон взвыл от жуткой боли и рухнул наземь.

– Прошу вас, господин барон, – издевался над выскочкой Мандореллен, – умерьте слегка ваши вопли, дабы не расстраивать милых дам. Стенайте потихоньку в свое удовольствие, и не стоит так страшно корчиться. – Он оглядел притихшую и слегка перепуганную толпу. – Ну, а теперь, ежели есть среди вас такие, кто разделяет убеждения сего сопливца, пусть говорят сразу и без обиняков, ибо чересчур хлопотно, вложив меч в ножны, обнажать его вновь и вновь.

Но придворные рыцари, каковы бы ни были их истинные взгляды на положение дел в Арендии, предпочли оставить их при себе.

Сенедра с серьезным видом выступила вперед.

– Мой рыцарь, – торжественно обратилась она к Мандореллену, – вижу, что ты столь же доблестный воитель, как и прежде, хотя безжалостное время заставило ослабеть твои члены и посеребрило инеем черные, словно вороново крыло, кудри...

– Какое еще безжалостное время? – растерялся Мандореллен.

– Да я просто дразню тебя, Мандореллен! – Сенедра звонко расхохоталась. – Вложи меч в ножны. Больше никто не желает с тобой играть.

Потом они тепло простились с Мандорелленом, Лелдорином и Релгом, который предпочел отправиться к Таибе и детишкам в Марадор через Во-Мимбр.

– Мандореллен! – кричал король Анхег, когда они удалялись от городских стен. – Когда настанет зима, приезжай в Вал-Алорн, мы прихватим с собой Бэрака и отправимся втроем на дикого кабана!

– Непременно, ваше величество, – донесся мощный голос рыцаря с крепостной стены.

– Как мне нравится этот парень! – всю дорогу восхищенно твердил Анхег.

Потом они снова сели на корабль и поплыли на север, в город Сендар, чтобы уведомить короля Фулраха о Дал-Периворском договоре. Оттуда Шелк и Бархотка намеревались отплыть дальше на север на борту «Морской птицы» вместе с Бэраком и Анхегом, а остальные собирались совершить конную прогулку через горы Алгарии в долину Вейла.

Прощание в гавани было кратким – отчасти потому, что всем им вскоре предстояло встретиться, а более всего из боязни показаться чересчур сентиментальными. Гарион с грустью расставался с Шелком и Бэраком. В обществе этой странной парочки – гиганта и юркого коротышки – он провел чуть ли не полжизни и при мысли о расставании ощущал затаенную боль. Их удивительные приключения закончились.

– Как думаешь, теперь ты перестанешь влипать в истории? – нарочито грубо спросил Бэрак, на душе у которого тоже кошки скребли. – Моей Мирел надоело просыпаться по ночам под боком у косолапого.

– Сделаю все, что смогу, – пообещал Гарион.