Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)

Этого не случилось бы, наверное, не отойди тогда Влад Зборовский по малой нужде. Не должно было случиться. Просто не имело права. Но барону случилось отлучиться именно в то время, когда в дверь постучал слегка растерянный хозяин гостиницы:

– Ваше преподобие! Там вас какая‑то дама спрашивать изволят, шибко вся из себя знатная…

Вот даже как – знатная дама?! Он обрадовался бы любому поводу отвлечься от тягучих размышлений о загадочном цыганском пророчестве и не менее загадочной шестой планете, которую необходимо каким‑то отыскать на небе – на том самом небе, что было уже досконально и от края до края изучено многими поколениями астрологов. Но уж если тобой интересуется дама, да еще и знатная… И донельзя заинтригованный волшебник отложил в сторону свой стеклянный шар со ртутью и спустился вниз, даже не удосужившись накинуть на себя что‑нибудь потеплее.

Парадная дверь гостиницы выходила прямо на широкую улицу, на противоположной стороне которой стояла сейчас богато отделанная красно‑черная карета, причем на ее дверце явственно проглядывало место для дворянского герба. Но, судя по всему, этот герб то ли сняли, то ли просто прикрыли снаружи, и опознать владельца не представлялось возможным. Впрочем, люди в карете явно дожидались именно Юрая, и стоило ему показаться на пороге, как дверца распахнулась, и на землю осторожно спустилась молодая и весьма ухоженная дама в элегантном дорожном платье темно‑синего, едва ли не "королевского" цвета с кремовой кружевной отделкой.

Конечно, Отшельник на то и слыл отшельником, чтобы не слишком хорошо разбираться в дамских нарядах, но выглядела эта молодая женщина одетой очень дорого и по последнему слову моды. Единственное, что слегка удивляло – это маленькое и несуразное "нечто", прикнопленное на макушке вместо традиционной широкополой шляпы. Но выглядевшее, впрочем, тоже весьма изысканным. Перейдя проезжую часть, незнакомка подняла на волшебника остроносое, слегка угловатое лицо и буквально пронзила его взглядом своих широких, изменчивого и непонятного цвета, глаз.

– Мсье Юрай?

– К вашим услугам, миледи. А с кем, простите, имею честь?

– Герцогиня де Монферре, с вашего позволения, – и дама, оказавшаяся ни более ни менее как герцогиней, привычным и хорошо отработанным жестом протянула своему визави руку для поцелуя.

За недолгие месяцы своего пребывания при дворе великого князя Юрай успел слегка поднабраться великосветских привычек, и поэтому он без малейшего удивления почтительно склонился, чтобы припасть губами к тыльной стороне затянутой в тонкую кружевную перчатку руки. Склонился, отдавая почтение и титулу дамы, и ее неброской, но полной загадочности красоте. Склонился, польщенный интересом к своей скромной персоне. Склонился – и в этот же миг ощутил, как в его незащищенную, еще более открывшуюся при наклоне шею вонзаются вампирские клыки.

…

Вернувшись обратно в номер и не обнаружив там Юрая, барон дал себе по времени лишь пять ударов сердца – схватить меч и кубарем скатиться по лестнице вниз, в общую залу.

– Где?!

И, следуя молчаливому кивку буфетчика, рывком распахнул входную дверь…

… чтобы обнаружить в двух шагах от себя наклонившегося к земле и едва стоящего на ногах товарища, из шеи которого тянет кровь какая‑то разодетая дама‑вампирша. Уж на что другое, а на "собратьев по цеху" у Владисвета Зборовского глаз был намётан сызмальства, хотя даму‑вампира "за работой" ему не приходилось наблюдать еще ни разу: о вампирских оргиях он был наслышан немало, но желания в них поучаствовать никогда не испытывал, полагая свою маленькую причуду делом сугубо личным, можно даже сказать, интимным, и предпочитая предаваться ему в одиночку. А теперь, захваченный открывшимся ему зрелищем, даже задержался на одно неуловимое мгновение, лихорадочно размышляя, как же ему сейчас надлежит действовать.

Считается, что вампира можно отпугнуть при помощи чеснока. А убить – осиновым колом или клинком, откованным из самородного серебра. И еще, вроде бы, не переносят вампиры яркого солнечного света. Хорошо, пусть так, но что принесет всё это знание в тот момент, когда острые клыки уже вспороли твою вену, а ни осинового кола, ни серебряного кинжала под рукой не оказалось, да и руки начинают потихонечку деревенеть под действием парализующего укуса?! Ни храбрость, ни отвага, ни магические искусства здесь уже не помощники… Нет, спасла Юрая, а точнее, помогла ему продержаться до прихода подмоги совсем иная сила, пусть и менее высокая, но подвластен которой тем не менее всяк живущий в подлунном мире. Имя же этой силе – жадность.

– Моё, не дам! – отчаянно билась мысль в туманящемся мозгу алхимика, пережимая вены и не выпуская кровь из собственного тела. Ноги враз ослабли, по всему телу потекли лихорадочный жар и зудение, голова отчаянно кружилась, но унаследованная от родителей здоровая крестьянская закваска, хуторская прижимистость голосили сейчас что есть мочи, сопротивляясь той неимоверной силе, что тянула из него кровь. – Не по‑лу‑чишь, хрен тебе!!!

Этого‑то мимолетного промедления и хватило Зборовскому, чтобы подлететь к разодетой вампирше и схватить ее одной рукой за челюсть, другой пережимая нос и заставляя тем самым приоткрыть рот. Ведь просто рубануть мечом жадную до чужой крови герцогиню было сейчас нельзя, как бы барону этого ни хотелось: дурманящая слюна вампира в момент его смерти тут же становится ядовитой, и оставайся клыки в теле жертвы – он за компанию прихватит с собой в посмертие и того, кого кусает. Уж кому, как не Владу, было об этом знать! И первой его задачей было сейчас заставить Ирму выпустить Юрая из своих зубов.

События, тем временем, продолжали развиваться с неимоверной, поистине вампирской быстротой. Никто из досужих обывателей не успел еще и голову повернуть в сторону развернувшейся схватки, а Зборовский уже сумел раскрыть рот мычащей от злости и бессилия герцогине, и теряющий сознание Юрай рухнул на мостовую… Барон как раз решал, что лучше: мечом оприходовать даму, которую он держит в своих руках, – или уж одарить смертельным укусом, как вампир вампира. Но тут в игру вступил последний участник событий, до сих пор лишь со всё возрастающим беспокойством наблюдавший за ними из окошка кареты.

Собственно, операция была задумана точечной и молниеносной: внезапный укус ничего не подозревающего Юрая благородной незнакомкой, от которой он этого менее всего мог ожидать. Причем сразу же мертвящий укус вместо насыщающего, а возможность полакомиться впоследствии кем‑нибудь повкуснее Филофей своей племяннице клятвенно обещал обеспечить. Десять ударов сердца до смерти, потом второй, контрольный укус – и в карету, на рысях!