Василий Купцов - Последний леший

— Чего-то он такой маленький, леший-то ваш?

— Так то — детеныш, — оправдывался Рахта, — подрастет ишо!

— Детеныш… — князь был разочарован.

— Зато — вырастет, ручным станет! — убеждал князя Сухмат, — Звать Моргунок, на кличку откликается, ушами шевелит, к рукам за лакомством да за лаской бежит… Надо только его пряниками кормить, да гулять почаще выводить!

— Да на такого пряников не напасешься!

— Что поделать, зверь редкий, волшебный, он обращения требует! — стоял на своем богатырь.

— Ну ладно, пряники, так пряники, — вздохнул князь, — так большой вырастет?

— Большой, большой! — закивал Сухмат, — Вот и Нойдак подтвердит!

— Ой, большой вырастет! — «подтвердил», энергично покачав головой, северянин, — Совсем большой!

Так на несколько дней маленький лешачок стал игрушкой князя и всеобщим любимцем. Ел он все сладкое, что ни приносили. Многие богатыри баловались, подкармливая ушастое лесное чудо. Лешачок был безобиден, не кусался и не царапался. Одно настораживало — когда пару раз ушастика забывали вывести погулять, он сам каким-то образом просачивался через прутья и гулял «сам по себе», возвращаясь, однако, обратно в клеть, которую считал, по всей видимости, своим домом. Князь, узнав о таком обычае, велел посадить Моргунка на цепь. Посадили… На утро цепи лежали в одном углу, малыш спал — в другом. Цепи были целы, лапки лешего — тоже. Просочился, стало быть!

Странно или нет, но никто не вспоминал о кровавой истории, случившейся летом на Перуновом холме. У Перуна был новый волхв, предпочитавший не выяснять, как погиб его предшественник. Кажется, вся та история была из тех, вспоминать кои никому не выгодно. У князя Владимира и Добрана хватило ума не допустить распространения слухов. Что же касается черного колдуна Ферама, то тот и не показывался, пребывая то в одном, то в другом княжеском посольстве. Говорили, что он принял христианство и, даже, получил какой-то высокий сан в Царьграде…

Жизнь наших героев обстраивались заново. Сухматьевна была женщиной мудрой, прослушав рассказ богатырей об их приключениях, посоветовала, на всякий случай, пожить Полинушке в деревеньке под Киевом, где о ней слыхом не слыхивали. Чтобы слухов там разных не ходило. Мало ли… А ведь ей еще малютку рожать да выкармливать! Был у ней домик недалече от Киева, так она там поляницу и поселила, коровок ей купила, да все как надо устроила. Рахта теперь надвое разрывался — между службой при дворе княжеском и любовью в деревеньке поблизости. А самого Сухмата матушка никак оженить не могла, сколько на Рахту пальцем не указывала, да в пример не ставила — все бесполезно! Да чего там… Только приехал Сухматьюшка, так сразу за первую недельку — аж две истории с бабенками — изголодался, видать по киевлянкам! Что подрался в истории одной — то не зазорно, ну разнес там дворик один, чего не бывает, так не убил же никого… Зато когда через весь стольный град на коне без порток, да, по правде говоря, и без рубахи тоже, проскакал, а за ним — семь братьев разобиженных! Да с мечами наголо, над головами размахивающими — уж не ведомо, изрубить богатыря собиравшихся, али только места виноватого лишить — так то все видали. Ну и разговоров было потом!

Нойдак все чаще оставался на ночь у Толстой Майки. Кому — что, а северянин считал, что жена должна быть в теле! До женитьбы, вроде, еще не доходило, но все к тому шло…

Как-то раз заявился к нему ненадолго Лёкки в гости, зашел так запросто. Посидел, поболтали о том, о сем… Чем теперь мальчишка у Рода занимается — не сказывал, зато накормил друга чем-то очень-очень вкусным, явно не со стола смертных спертым, чуть попроказничал и — вновь пропал куда-то…

Лешачок немного подрос, стал больше есть, и пряники решили попридержать. А сколько еще пряников охрана поедала — и так бедняжке мало чего доставалось, а тут еще и князь зажадничал… К тому же зверьку становилось все скучнее, с ним больше не играли, не подкармливали, гулять его водили реже, уходил сам — ругали! Потом попытались еще и побить. Короче, в один прекрасный день Моргунок ушел гулять и не вернулся. Решил, надо думать, что в лесу хоть пряников и нет, а все одно — лучше!

Огорчился князь, нечем перед иноземцами хвастать стало! Но Рахта с Сухматом его успокоили. Мы, мол, места теперь лешачьи все знаем наперечет, только вели — нового привезем! Призадумалось Красное Солнышко — с одной стороны, леший в зверинце — гордость немалая, императорам да каганам — на зависть, с другой — пряники тоже счет любят…

Черный Прынц, едва прослышав, что с богатырями — Рахтой да Сухматом — приключения случились необыкновенные, возмечтал их записать, да сказку состроить складную. Подкатился сказитель сначала к Рахте, да тот все отмалчивался, потом — к Нойдаку подошел. Колдун ему чего-то невразумительного наплел, начет того, что ему какой-то бог мозги выправлял, да о том, что он, Нойдак, ну прям как Садко куда-то под воду в поход собирается, если не на дно морское, так уж озерное — это уж точно. Что же делать — начал Черный Прынц Сухматия выспрашивать. Ну, этот чего только и не понарассказывал. Да каждый раз — по новому. Все круче да хлеще. До того договорился, что была, мол, у Нойдака любовь сердешная с Лихом Одноглазым, да Вий их приревновал, счастие все порушил, и зазнобу Нойдакову под землю уволок, а бедный колдун, мол, плакал на том месте и головой об Алатырь-камень бился, по Лиху Одноглазому горюя…

А еще рассказывали, как Нойдак, бедняжка, чуть в вине не захлебнулся… Решил князюшка на нем, простодушном, чашу волшебную испытать. Может, давненько силу свою волшебную чаша не выпускала, вот она и накопилась, а может, и впрямь рассказ Нойдака слишком скромным оказался. Короче, держали потом богатыри своего колдунчика за ноги кверху ножками, дабы излишки вина из него стрясти-слить — вроде, откачали!

Пришел срок Полине. И пришлось ей трудненько — ясно было, богатырь родится, не простое дитя. Уж бабки-повитухи так и бегали, так и бегали, да не шло дело. Но случилось все как положено да предсказано, хоть и не сказано — прискакал, откуда ни возьмись, Бронята, недаром тогда прощался ненадолго, Полине на живот глядючи, прискакал, шепнул роженице Слово заветное на ушко, и разродилась она, разрешилась от бремени. Никто раньше такого младенца здоровущего и не видывал, богатырь — да и только! А заорал — так только уши и затыкай! Назвали, в честь отца, Рахтой молодца…

На том пиру князь был в гневе. Что там какие-то Соловьи-разбойники, давно переловленные, или змеи чудоюдные, грецкими колпаками перебитые. А тут безо всякого волшебства, ну, на одной хитрости да ловкости такое вытворять, самого князя посмешищем выставить… Впрочем, это уже другая история, скажу только, что Сухмат спьяну расхвастался, что поймает того вора да пройдоху… А куда Рахте деваться — не бросать же друга в деле непростом? Ну, и он заобещался… Ну, хватит, хватит, это уже совсем другая история!