Константин Бояндин - Издалека

Лечения от этого не существовало. Да ни один Флосс и не принял бы какого бы то ни было лечения. Это была одна из их черт, которую монах так и не смог понять.

Шассим же страдал — и это было отчётливо видно — ещё и от частых путешествий через порталы. Здоровье его уже должно быть изрядно подорвано.

Воцарилось неловкое молчание.

— Нет уж, дорогой Шассим, — заявил монах категорически. — В отставку мы уйдём вместе. Мне нужно закончить — с твоей помощью — три последних трактата; кроме того, кто–то хотел сделать из разбойниц превосходных целителей.

— Ты мастер добиваться того, чтобы дали обещание, — вздохнул флосс. — И, кстати, у девочек есть имена.

— Если бы ты хоть раз попытался привести в порядок библиотеку, после того, как там побывали эти милые создания, то…

— Хватит, — суровым тоном произнесла жрица. Глаза её улыбались. — Это становится однообразным. Нам нужно было обсудить некоторые вопросы торговли, Сунь. В этом году наших сил будет недостаточно, чтобы переработать такое количество зерна и фруктов. Что бы ты посоветовал?..

…Когда Унэн проводил гостей и вернулся к столу, он заметил, что слово «поторопись!» стало несколько ярче. Он долго думал, что бы это значило, но так ничего и не придумал.

Надо ложиться спать, подумал Унэн, вздыхая. Завтра нелёгкий день.

Он и не представлял, насколько окажется прав.

Он возвращался к реальности медленно. Яркие пятна кружили вокруг; постепенно просыпались органы чувств — то, что разум впоследствии назовёт органами чувств. Как и во время памятного пробуждения в «зеркальной комнате» — не первого и, увы, не последнего — сознание воссоздавалось с отвратительной неторопливостью.

Когда он понял, что видит, вокруг танцевало множество разноцветных пятен; до слуха доносились медленные и едва ощутимые вибрации. Похоже, время движется здесь с иной скоростью.

Потом всё прояснилось.

Он стоял посреди просторной комнаты; множество разнообразных символов, назначение которых пока не было понятно, украшали стены. Трое людей находились рядом; один, вооружённый посохом из чёрного дерева и облачённый в роскошную мантию, стоял напротив, шагах в пяти, перед пюпитром, на котором лежали манускрипты. Губы человека в мантии медленно двигались, но до сознания пока не доходило ни одно слово.

Двое других усердно трудились над громоздкими сооружениями из стекла и керамики; от сооружений исходил густой дым, быстро рассеивавшийся в воздухе. Явившийся осознавал, что было жарко.

Наконец, время стремительно ускорило свой бег, и чувства приспособились к тому месту, в котором он находился.

Человек перед пюпитром сразу же это понял.

— Демон, — обратился он торжественно. — Именем Повелителей Хаоса, что призвали тебя из мрака бездны и…

Он поднял с пюпитра странный, косо оборванный лист бумаги и поднял его перед собой, словно этот лист обладал некой силой.

Взгляд стоявшего напротив упал на лист.

На первые несколько строчек.

Строчки словно ожили перед его глазами. Неведомые буквы потекли, преобразились и ярко засветились.

Резко приблизились и своим сиянием обожгли прислушивавшееся сознание.

«Я Норруан», отозвались слова оглушительным грохотом, и стоявший напротив мага с чёрным жезлом понял, что это правда.

Дальше было всё, как обычно.

— Срок истёк, — объявил Шестой. — Где же ваше абсолютное оружие, Первый? Может быть, пора признать, что и этот план провалился?

— Ничего не изменится оттого, что мы подождём ещё пять минут, — ответил Первый невозмутимо.

Остальные шестеро переглянулись. Первый, несомненно, блефовал, но в самообладании ему было трудно отказать.

Вновь послышались шаги; вновь загремели ключи; отчаянные вопли разорвали тишину, и вскоре всё было кончено. Хиргол вздрогнул и покосился направо — туда, где находился его сосед по плену. Возможно, некогда он выглядел лучше. Сейчас это был едва живой старик, кожа да кости. Взгляд его был совершенно безумным, но за жизнь он держался с поразительной силой.

Хиргол начал разговор, чтобы как–то отвлечься от мысли о неизбежной смерти; когда он смог привыкнуть к исходящему от старика зловонию (поняв, что сам скоро придёт в подобное же состояние), то смог найти какой–то смысл в продолжении существования — даже в этом месте.

Потому что желание сбежать отсюда из мечты, бессмысленной и недостижимой, превратилось в манию. В особенности, когда старик (наотрез отказавшийся сообщать своё имя) заключил, выслушав короткий рассказ юноши:

— Твои родственники, несомненно, мертвы с того момента, как ты сел на корабль.

— На корабль? — тупо переспросил Хиргол. Он не говорил ни о чём подобном.

— На корабль, на корабль. В этом подземелье иногда узнаёшь совершенно невероятные вещи. Например, не все узники прямым ходом отправляются на алтарь Повелителей Разрушения…

От страха Хиргол мгновенно вспотел.

— … и некоторые взамен становятся важными людьми, слугами самой Семёрки.

— Почему вы думаете, что мои родственники… — последнее слово никак не давалось юноше.

— Так было всегда, — пожал плечами старик. — Так было со мной. Сколько мне лет, как ты думаешь? Сто? Девяносто? Мне нет ещё и сорока. Я тоже был молод и глуп и поверил, что мою семью наградят, если я помогу Семёрке… нет, в то время ещё Девятке. И вот я здесь, — старик сплюнул, — дожидаюсь правосудия наших Повелителей. Если ты мечтаешь убежать отсюда, откажись от этого. Нами правит только случай.

— Я не откажусь, — угрюмо возразил Хиргол, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не чесаться. — Я сбегу.

— Как знаешь, — старик пожал плечами. — Если сбежишь, в этом зверинце появится хоть одна стоящая новость.

Отчего–то в этот момент Хиргол вспомнил о горностае. Зверёк провёл его к воде (только теперь Хиргол это понял) и бесследно испарился, едва юноша решил попытать счастья в поселении. Где он теперь? Что делает?

Удивительно, но стоило ему вспомнить о маленьком проводнике, как все тревоги моментально улетучились и Хиргол, впервые за последние сутки, уснул. Подложив под голову тот самый мешок — оказавшийся самым чистым предметом в его клетке.

— …именем их я приказываю тебе… — звучно продолжал маг. Голос его был исполнен торжества; он осознавал, что его имя, возможно, войдёт в историю. Сейчас, как только последние слова формулы будут произнесены и демон, посланный Владыками Хаоса, станет — на один меньший месяц — послушен воле Семёрки…

Тут, к его изумлению, сияющая фигура, сотканная из языков пламени, что недвижно стояла в центре, посреди множества сдерживающих начертаний, неожиданно сгустилась и превратилась в высокого худого человека. В чёрном камзоле, со светлыми волосами и бездонными глазами.