Юрий Нестеренко - Крылья

Прошло несколько дней с нашей первой встречи, прежде чем я попыталась заговорить с ним. Но он ничего не ответил и вообще не отреагировал на мои слова. Лишь позже до меня дошло, что он был вообще немой, хотя, судя по командам, которые ему отдавали хозяева, понимал то, что ему говорили. В общем, хотя я и не отвергла совершенно идею как-нибудь застать этого монстра врасплох, я предпочла пока что отодвинуть ее на задний план.

Куда большую надежду мне в первые дни внушили двое оставшихся балаганщиков. Это были женщины, жены Гарвума и одного из его братьев. Первой, как и самому Гарвуму, было под сорок, вторая была почти девчонка, всего на несколько лет старше меня. Я очень рассчитывала на их сочувствие, а в дальнейшем, возможно, и помощь. Прошло больше декады, прежде чем я улучила момент заговорить сначала с одной, потом с другой так, чтобы не услышали мужчины… Но, увы, они в полной мере разделяли предрассудки относительно крылатых, а в их глазах я к тому же была и источником семейного дохода.

— Тебя тут кормят и не бьют, а всей работы — просто сидеть цельными днями. Тебе, чай, как мне, стряпать, штопать да стирать не приходится. И ты еще недовольна чем-то? — неприязненно резюмировала старшая. Младшая и вовсе не стала со мной разговаривать, одарив полным брезгливости взглядом. Им даже и в голову не приходило смотреть на меня, как на аньйо, представить себя на моем месте. Как же, они были «полноценные»! Тупые безмозглые йупы, едва ли умевшие читать хотя бы по слогам…

Хорошо, что у них не было детей. Воображаю, какой желанной жертвой я могла бы стать для малолетних мучителей. Кто и когда придумал байку о детях как о невинных ангелочках? Наверное, тот, кто слишком быстро забыл собственное школьное детство.

Короче, во вражьем стане у меня союзников не было. Среди своих, как выяснилось, тоже. Под своими я тут имею в виду, конечно, не животных, а других аньйо, содержавшихся в зверинце. Про старуху я уже рассказала. Кроме нее, было еще двое, сидевшие в одной клетке. Это были сросшиеся близнецы. Они срослись спинами и затылками, поэтому, хотя и обречены были всю жизнь провести вместе, никогда не видели друг друга. Ноги у них были у каждого свои, и они могли ходить, хотя им это было неудобно — если идти обычным образом, одному пришлось бы пятиться, поэтому они обыкновенно передвигались боком. Ростом они были ниже среднего, хотя и не карлики; уродливые сросшиеся головы непропорционально большие. В отличие от старухи, они не были слабоумными, хотя интеллект у них был неразвит, ибо всю свою жизнь — а выглядели они лет на пятьдесят, хотя, полагаю, на самом деле были моложе — они провели в различных балаганах и, разумеется, не получили никакого образования. Собственная мать продала их врачу сразу же после родов, ибо тот сказал, что они все равно не проживут и нескольких часов, и хотел поместить их в спирт и показывать студентам. Однако младенцы упорно не хотели умирать, и врач в конце концов перепродал их хозяину бродячего цирка. Сами они, конечно, не могли этого помнить — им рассказали в том самом цирке несколько лет спустя. Так началось их пожизненное путешествие из балагана в балаган, и нынешний, по их словам, был еще не худший. Естественно, никуда бежать они не могли, да и не хотели.

В общем, дни шли за днями, а я по-прежнему не видела никаких реальных путей к спасению. На поливаемом водой пруте появился ржавый налет, но, как и предполагалось, до полной победы было еще очень далеко. Я надеялась, что как-нибудь Прум напьется и забудет закрыть клетку или, по крайней мере, утратит скорость реакции. Но он, похоже, вообще не пил. Впервые я решительно осуждала трезвый образ жизни.

Моя ненависть к поработителям, а заодно и к приходившим смотреть на меня зевакам не слабела, но теперь еще мучительнее было растущее отчаяние при мысли о пришельцах, которые, наверное, уже покинули Землю или собираются сделать это на днях…

Было и нечто более земное, угнетавшее меня. А именно: приближался брачный сезон. Гарвумы не собирались сворачивать на это время свои гастроли — с какой стати? — и я чувствовала, что сидеть в клетке на потеху толпе во время брачного сезона будет намного унизительней, чем в обычное время. Сидеть под взглядами всех этих мужиков… Но даже это было не самым худшим. Я не знала, чего можно ожидать от самих балаганщиков в эту пору. Пору, когда в мужчинах просыпается Великий змей Шуш.

Я давно сбилась со счета календарных дат — да и не для всех брачный сезон наступает одновременно, тут плюс-минус несколько дней, — но уже чувствовала первые признаки сезонных изменений в собственном теле. Терпеть их не могу. Эти набухающие губы, увеличивающаяся грудь — так некрасиво! Опухаешь, словно тебя покусали насекомые. Но самцам нравится. Не ищите здесь логики. Когда мужчина превращается в самца, логика его оставляет.

Зверинец прибыл в очередной город — кажется, он назывался Лорн. Здесь, как видно, не нашлось достаточно вместительного пустого помещения по приемлемой цене, и зверинец разместился в двух сараях с небольшими окошками вдоль крыши. Моими соседями по сараю оказались одни лишь животные, и это было кстати — и старуха, и сросшиеся были мне неприятны. Как обычно, к вечеру у меня ныли крылья, а заодно плечи и спина. Попробуйте просидеть целый день, держа руки разведенными в стороны и помахивая ими, и вы поймете мои ощущения к концу «рабочей смены». Съев свой ужин (надо отдать должное хозяевам — для еды мне все же давали ложку, а не вынуждали есть прямо из миски, как животных; правда, ложка была деревянная и в качестве оружия не годилась), я улеглась в темноте на солому. Делать было, как всегда в это время, нечего, и, привычно перебрав в голове несколько неосуществимых планов, я быстро уснула.

Проснулась я в неурочное время. Было еще совершенно темно.

Я не знаю, разбудил меня звук или движение, но я сразу же почувствовала, что в моей клетке есть кто-то еще. Я резко села, отодвигаясь в угол, и смутно различила во мраке высокий силуэт. В этот момент, вырвавшись из облаков, в окошко сарая заглянула Лла, и ее тусклый багровый свет отразился в глазах смотревшего на меня чудовища. Глубокие шрамы на выступившей из тьмы неподвижной маски казались бездонными черными каньонами…

Прум! Внутри меня все оборвалось от ужаса. Что он хочет от меня, придя посреди ночи в брачный сезон?! Я судорожным глотком набрала в легкие воздуха, чтобы закричать — не слишком, впрочем, рассчитывая на помощь…

Он понял мое намерение и поднес руку к губам, призывая меня к молчанию. Это вселило в меня надежду — значит, он все же боится моего крика. Но, прежде чем заорать, я все-таки заметила, что в руках он держит какой-то сверток, а вовсе не кнут или дубинку. И не пытается подойти, чтобы заткнуть мне рот. Мой взгляд на мгновение скользнул за его спину… может, я все еще сплю? Дверь клетки была приоткрыта!