Энгус Уэллс - Гнев Ашара

— Теперь, когда наваждение развеяно, — сказала она, — тебе, наверное, лучше поспешить на стену.

Кедрин кивнул, желая опять ее коснуться, что-нибудь сказать, но не мог найти слов. Вместо этого он улыбнулся и вышел, предоставив Уинетт готовить Гранию к похоронам. Не оглядываясь, юноша быстро шагал по больнице, видя теперь в глазах раненых, где недавно было только отчаяние, новую надежду.

Снаружи надежда была не менее осязаема, чем недавняя тьма. Там, где недавно люди спотыкались во мгле, а в голосах звучала беспомощность, теперь слышались возгласы торжества, все летали, как на крыльях. Теллеманы выкрикивали приказы, кордоры отзывались громкими голосами. По дворам и галереям эхом разносился лязг оружия, целеустремленность вновь наполнила Высокую Крепость, и Кедрин ощутил радость, смешанную с печалью о Грании. Жертва не оказалась напрасной, ибо Высокая Крепость вновь стала могучим оплотом против варварского вторжения, солдаты, избавленные от тяжелой ноши, жаждали скорее доказать, чего они стоят.

Когда Кедрин добрался до северной стены, он увидел, что у них появилась такая возможность. Его ждал Бедир, рядом с ним стоял хмурый Рикол.

— Она мертва, — сообщил принц. — От нее потребовалось слишком много.

Затем поглядел на север и раскрыл рот.

На крепость нацеливались три катапульты, рядом с ними стояли три огромные осадные башни — неустойчивые сооружения из грубо обработанного дерева, увешанные шкурами и щитами. Они были взгромождены на площадки с колесами и, несмотря на неумелость работы, смотрелись весьма грозно. Каждая была достаточной высоты, чтобы атакующие могли перейти с нее на стены крепости. Наверху он разглядел петли — значит, варвары готовы спустить мостики, чтобы их воины перебежали на крепостные стены. Перед башнями красовались две низкие хижины, у каждой впереди выступало мощное бревно, а по сторонам виднелось по три колеса.

Но куда больше поражало само обилие лесного народа. Вся Белтреванская дорога была заполнена людьми — целым морем смуглых бородатых лиц, обращенных к стене своими жадными, как у волков, глазами. Мечи, копья и топоры были угрожающе подняты. Орда заполонила все пространство от берегов Идре до склонов Лозин; а назад тянулась настолько, насколько достигал глаз, она закрывала собой всю дорогу, словно сам лес подступил к Высокой Крепости, будто это сам Белтреван выплеснул из себя живой человеческий поток. Там, в лесной долине, Кедрин видел их походные костры — но теперь, в ясном свете нелегко завоеванного дня, это скопище тел было чем-то более осязаемым и более угрожающим. К тому же он слышал их: ибо они вопили от ярости, ударяя клинками по щитам, и в реве их глоток утонул ропот реки — так раскаты грома заглушили бы плач ребенка. Шум эхом отражался от гор и оглушал до безумия.

Немыслимое количество людей. Кедрин почувствовал, как холод безобразным узлом сгущается в желудке. Долго ли выстоит Высокая Крепость против такой толпы?

Затем в войске варваров возникло движение, вопли уступили место зловещему безмолвию. Варвары расступились, и вперед протиснулась кучка тяжеловооруженных воинов. Вскоре большинство тоже отстало, осталось лишь шестеро, которые остановились впереди всех, обозревая крепость.

Одного Кедрин сразу узнал: высокий, укутанный в меха, чей вид сам по себе уже вызывал резкую боль в плече. Принц понял, что вновь глядит на Посланца. Тот был выше остальных, весь в мехах с шеи до пят, словно решил нарядиться каким-то диковинным зверем. Там, где кожа его была открыта, она не была смуглой, а имела цвет свежего снега, падавшая на плечи грива тоже была белой, как молоко. С разделявшего их расстояния Кедрин разглядел повернувшееся в его сторону странное треугольное лицо с глубоко запавшими, полыхающими как уголья глазами. Он унял непроизвольный ужас, вызванный этим взглядом, и, опустив свои глаза вниз, схватился за рукоять меча. Ярость вскипела в нем, когда он вновь воззрился на создание, замыслившее сокрушить Королевства, темные чары которого привели к смерти Грании. И в тот же миг он понял, что они двое не смогут более жить в одном мире, что он должен убить Посланца или расстаться с жизнью сам.

Слева от колдуна он увидел воина, который выделялся лишь тем, что выглядел очень просто. Голова не покрыта ничем, на шее виден лишь бронзовый торквес, придерживавший сзади буйную черную гриву поверх домотканой одежды, у пояса — короткий меч в ножнах, в правой руке секира, к левой руке пристегнут круглый щит.

Убранство остальных было куда более пышным. Справа от Посланца стоял человек в отполированном до зеркального блеска доспехе: его панцирь, наручи и поножи сверкали на солнце. В левой руке воин держал великолепный щит, а у пояса висел длинный меч в богато украшенных ножнах. Трое справа от него были облачены в пестрые доспехи, частью стальные, частью кожаные, один из них был совсем бос, на другом красовался шлем, скрывающий лицо, у третьего в руке была сжата секира с бородкой.

Не думая, поддавшись внезапной ярости, Кедрин обернулся, ища ближайшего стрелка. Выхватив у него лук, он быстро приладил стрелу и оттягивал тетиву до тех пор, пока она не коснулась его губ. Юноша прицелился в укутанного мехами Посланца и, уже спуская тетиву, услышал, как Бедир говорит: «Слишком далеко». Но ему было все равно: он жаждал, чтобы стрела пронзила черное сердце, если у Посланца вообще оно есть.

Стрела не долетела, Бедир был прав, она упала на камни в нескольких шагах от цели. Кедрин в бессильной ярости стиснул зубы, видя, как чародей беспечно глядит на зря пущенную стрелу, а затем поднял взгляд к Кедрину, и бесплотные губы раздались в беззвучном смехе.

Он выстрелил бы снова, но Бедир положил руку ему на плечо со словами:

— Не сейчас. Он слишком далеко. Предоставь это орудиям.

Принц возвратил лук хозяину и положил ладони на теплый камень парапета, его трясла дрожь. Отец крепче сжал плечо сына, нахмурившись и не зная, как успокоить.

— Кедрин, ты еще навоюешься, когда они подойдут к стенам.

Он почувствовал, как дрожь понемногу унимается, и понял — отец решил, что им овладело боевое безумие. Юноша встряхнул головой, голос его прозвучал резко и отрывисто:

— Он не подойдет к стенам. Это не в его правилах. Он ходит по темной тропе, и все же я должен его убить.

— Ты или кто-то другой, неважно, — сказал Бедир. — Главное, что мы его уничтожим.

Тогда Кедрин оборотился лицом к отцу и веско произнес:

— Не думаю, что кто-то другой может убить его. Думаю, что такой человек есть только один — я сам.

Бедир воззрился на сына, догадываясь о перемене, но не понимая, в чем она состоит.

— Что с тобой случилось? — мягко спросил он. — Ты… ты стал другим.