Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – барон

– Это что? – спросил граф Эбергард с подозрением.

– Защита, – объяснил за монаха гордый сэр Смит. – Я такое уже видел! Никакая нечисть не проберется. Брат Кадфаэль в этих делах мастер, сэр Ричард рассказывал…

– Зато нас увидят враги.

Брат Кадфаэль взмахнул руками, свет погас.

– Это я проверял, – пояснил он смущенно, – Господь вложил мне в душу постоянные сомнения! Я всегда страшусь, что у меня получается не так, как надо. А священная молитва и без огня никого не пропустит.

Граф Мемель посмотрел на монаха задумчиво, отошел от нас. Я видел, как прошелся по периметру, присматриваясь, дважды даже опускался на корточки и что-то щупал пальцем. Вернулся молчаливый, сидел у костра, поглядывая в огонь. Встретившись со мной взглядом, сообщил неожиданно:

– В самом ли деле эта защита идет от святости?

Я насторожился.

– А что не так?

Он подумал, двинул плечами.

– Муравей тащил гусеницу, уперся в невидимую стену и не смог на ту сторону. А ведь муравей – божья тварь!

– Божья, – согласился я. – Муравьи и пчелы – Божьи дети… хотя муравьи порой грабят пчел без жалости. Впрочем, люди тоже вроде бы Божьи дети… по большей части. Конечно, нет добра без худа, щепка бьет по безвинным грибам, но… с другой стороны, муравей всегда может подрыться под эту магическую стену. Что ему стоит сделать небольшой туннель?

Глаза Мемеля расширились, он посмотрел изумленно, покачал головой.

– А в самом деле! Как я не подумал!

Его удивление показалось чрезмерным, как и радость от разрешения такой жизненно важной для нас загадки, как муравью доставить гусеницу за пределы защитного круга. В конце концов, даже если и бросит добычу, муравейник никак не умрет с голоду, там таких кормильцев тысячи.

Луна, опускаясь к краю земли, разбухла, как гигантская пиявка, из бледной стала зловеще красной и огромной, как Юпитер, видимый с Ганимеда. Даже пятна на ней кажутся залитыми дымящейся кровью, а когда она плыла через тучи, я отчетливо видел, как встречным ветром срывает с нее мельчайшие красные капельки, что вытянулись хвостом, как у начинающей разогреваться кометы.

Плотный туман прижимался к земле, как из засыпанной снегом равнины, торчали не только верхушки деревьев, но даже высокие кусты. Мне постоянно чудилось, что снова в нашу сторону приближаются ледяные всадники, на этот раз погруженные в молочный кисель, в такой же мутный и сбивающийся в комья. Под кровавым лунным светом он обрел нехороший оттенок, тревожно сжимается сердце и начинают шевелиться волосы на загривке.

Сырой холод начал пробираться под одежду, я запахнулся поплотнее, съежился. Высокое пламя костра медленно опускалось, между крупными пурпурными углями, сохраняющими очертания толстых поленьев, остались оранжевые огоньки, готовые взметнуться гудящим пламенем, едва кто-то бросит кучу хвороста.

Кадфаэль сидел у самого костра, с книгой на коленях. Я видел, как глаза бегают по строчкам, но хоть губами не шевелит, что значит читает быстро, а здесь и старые священники разбирают печатные буквы по складам, а рукописные вообще не понимают.

В темноте, окружающей лагерь, время от времени слышатся глухие удары, писк, птичий клекот, невнятные звуки, которые я назвал бы зачатками речи.

Швырнул в огонь пару веток, хворост надо экономить, видел, как у защитного круга толпятся тени. Странные звери бросаются на незримый барьер, пытаются грызть и вонзать зубы, раз уж не удается прорваться с разгону…

Кони довольно мирно жуют овес из сумок, так устали, что уже ничего не страшатся. Мой Зайчик лег невдалеке, я всякий раз, когда оглядываюсь, вижу устремленный на меня взгляд больших коричневых глаз.

Пес сперва попробовал заснуть у Зайчика под мордой, но потом передумал и пришел ко мне, бухнулся рядом, прижался горячим боком, я похлопал по лобастой башке, и он заснул, осчастливленный.

Даже обыкновенные летучие мыши, ударяясь о преграду, не пытаются проникнуть дальше, их отбрасывает, отшвыривает, и скоро уже ни одна не пытается пролететь над затухающим костром. Впрочем, ночные жуки тоже не летают внутри круга, защитная черта брата Кадфаэля отшвыривает и их.

Он поймал мой взгляд, сказал виновато:

– Это на случай, если придут волки… Говорят, здесь бывают и медведи…

– А что, твоя черта удержит и волка?

Он кивнул, глаза скромно потупил, как бы стесняясь своей мощи, мол, он может, а остальные нет, потому, как истый христианин или интеллигент вроде Чехова, чувствует перед нами вину, как перед калеками.

Эбергард обошел спящих рыцарей, подсел к нам. На усталом лице пролегли глубокие морщины, глаза слабо мерцали.

– А удержит ли барьер Песчаного Червя?

Кадфаэль вздрогнул.

– Удержит… но откуда Червь?

Эбергард сказал мертвым голосом:

– Мне кажется, кто-то из темных монахов сумел подчинить себе это чудовище. Я знаю, они давно пытаются… Есть признаки, что кому-то удалось…

Дилан проговорил тревожным голосом:

– Но они ведь живут в глубоких норах! И не поднимаются на поверхность!

– Расхитители древних могил, – сказал я, – обнаружили скелет мамонта на глубине тридцати метров. Это еще раз доказывает, что мамонты жили в норах.

Эбергард поморщился.

– Я понимаю вас, сэр Ричард. Представьте себе, понимаю. Однако же Червь в самом деле неуязвим. По крайней мере нет данных, что кому-то удалось убить Червя. Никто не видел мертвого Червя, не видели даже костей…

– Если Червь в самом деле червь, – заметил я, – то у него не может быть скелета. Я думаю, нам ничего другого не остается, как ждать и положиться на волю Господа.

В глазах Эбергарда появился насмешливый огонек.

– Вы в самом деле такой… верующий? В самом ли деле Господь всемогущ?

– Всемогущ, – подтвердил я серьезно. – Но черти расторопнее.

– Гм, – сказал он в затруднении. – Сейчас вы кажетесь таким твердолобым верующим, но я что-то не видел, чтобы вы вообще молились! Даже крестились.

– Я всегда держу слово, – объяснил я снисходительно, – когда имею дело с людьми, и не всегда – если с Богом. Бог способен прощать.

Он покачал головой, но ответить не успел, ахнул, глаза уставились поверх моей головы. Ладонь звучно шлепала по земле, отыскивая меч. Я оглянулся, оцепенел. В половину неба над нами висит исполинское лицо, звезды просвечивают насквозь, но как-то тускло, едва-едва, и только две горят нещадным блеском, вроде бы даже ярче обычного: в глазах этого мага. Что маг, я ни секунды не сомневался: лицо дьявольски умное, злое, циничное, всматривается в нас с интересом исследователя, которому попались любопытные насекомые.

Брат Кадфаэль торопливо начал во весь голос новую молитву, я ощутил, как с каждым словом тяжесть с груди спадает, но само лицо не исчезло, напротив, как бы овеществилось еще и еще, звезды уже не просвечивают, хотя седая борода истончается в ночи, кончики седых усов тоже размыты, но лицо почти настоящее, и если маг просто дунет в нашу сторону…