Алла Белолипецкая - Орден Сталина

– Моему молчанию есть причины, – заметил демон. – И я мог бы объяснить вам, какие именно – разумеется, не вдаваясь в подробности.

– Не трудись объяснять, – сказал Николай. – Более в твоих услугах я не нуждаюсь.

Если он ожидал, что мнимый беспризорник начнет протестовать или оправдываться, то ошибся.

– Как вам будет угодно, милорд. – Азот церемонно поклонился, но его маргинальный облик превратил поклон в издевательский гротеск – по крайней мере, для Скрябина. – Смею лишь вам напомнить: когда бы вам ни понадобилась моя помощь, вам достаточно произнести троекратно мое имя, и я тотчас окажусь подле вас.

Однако Николай, не слушая его более, повернулся к нему спиной и зашагал вдоль перрона туда, где мерцал огнями корпус вокзала.

Какое-то время Азот глядел юноше вслед. Но прошла минута, другая, и демон, который с самого начала казался большинству граждан просто густой тенью, растаял: растворился в едком вокзальном воздухе.

4

Почти полтора месяца спустя, воскресным вечером 7 сентября, товарищ Сталин принимал на Ближней даче гостью. Он сидел в столовой, где по ночам обычно ужинали приглашенные члены Политбюро, а через стол от него устроилась на невысоком стуле поразительной красоты женщина. На стенах висели портреты здешних посетителей: Хозяин любил усаживать каждого под его собственным изображением. Красавица восседала под портретом председателя СНК Молотова В. М.

Как попала она сюда, не знал даже сам Вождь. Дама загодя известила его, что прибудет такого-то числа в такое-то время, и – когда Хозяин вошел в столовую, она была уже здесь. Не могло быть и речи о том, что она подкупила кого-то из подчиненных Власика и ее тайно провели сюда. Никто, кроме самого Сталина, о ее приходе просто не знал. Впрочем, она всегда появлялась именно таким образом, так что ее нынешний визит не был чем-то особенным.

Красавице было на вид не больше двадцати лет; ее длинные черные волосы были уложены в замысловатую прическу, а лицо казалось совершенным, словно у Мадонны кисти Боттичелли. По-русски она говорила без малейшего акцента, но кое-что выдавало в ней иностранку (англичанку, по всей видимости): очень уж хорошо модулированный голос – идеальное контральто леди из высшего общества. То была Ванесса Хантингтон.

– Эрика Хильшер вернулась в Германию, – сообщила она. – И в своем докладе, составленном для «Анненербе», указала то, что велели ее британские друзья: что проект «Ярополк» по могуществу равен ВКП(б), и что в сферу его интересов входят не только эзотерика и пси-фактор, но также история религии, славянский фольклор, ландшафтный символизм, древние языки и народная медицина.

– Это некоторое преувеличение, вы не находите? – поинтересовался Сталин; по выражению его глаз, по легкому наклону головы видно было, что он очень доволен.

– Если бы это было некоторым преувеличением, – сказала Ванесса, – то в МИ-6 не стали бы рисковать ценнейшим агентом – госпожой Хильшер – только ради того, чтобы специалисты «Аненербе» поверили в достоверность этой информации. Задачей Хильшер было так близко подойти к тайнам «Ярополка», чтобы у немцев не возникло ни малейших сомнений в том, что всё это – чистая правда.

– Для чего же это понадобилось британской разведке?

– Ответ очевиден: чтобы немцы сконцентрировали усилия на бесперспективных с военной точки зрения исследованиях. И чтобы они потратили на них миллионы марок, в то время как в Англии и Америке будут развивать проекты, основанные на теориях лорда Резерфорда. Недаром господин фон Фок, отец Эрики Хильшер, трудился в Германии целых пятнадцать лет, создавая «Анненербе».

– Так может, и нам стоит свернуть деятельность в рамках «Ярополка» – чтобы не тратить зря деньги? – вопросил Сталин.

Ванесса некоторое время смотрела на него – словно обдумывая что-то, потом сказала:

– Боюсь, всё не так просто. Здесь, в России, вам придется не только заниматься метафизикой, но и самим создавать новейшее оружие. Без этого не обойтись – если, конечно, Советский Союз не намерен перейти в небытие в 1953 году.

Очевидно, товарищ Сталин прекрасно понял, что она имела в виду. Он проговорил:

– Вы, леди Хантингтон, почти слово в слово повторяете то, что мне сказал не так давно один молодой человек – Николай Скрябин. – А затем без всякой паузы поинтересовался: – Какова была его роль в операции Хильшер?

– Его роль состояла в том, чтобы пребывать в неведении о своей роли. – Ванесса слегка улыбнулась. – Он всего лишь совершал те поступки, какие, по моим представлениям, должен был совершить. Иногда он делал больше, чем я рассчитывала, но ни разу не сделал меньше.

– Он ведь, как я понимаю, ваш родственник?

– Да, близкий родственник.

Если Хозяин ждал чего-то еще: дополнений и разъяснений – то их не последовало. И ему пришлось продолжать самому.

– Что касается создания оружия, – сказал он, – то, может быть, стоит использовать те папиросы, который раздобыл Скрябин? Попробовать с их помощью закрыть кладязь? – Об их истинных свойствах «Беломорканала» Сталин всё узнал и без Коли.

– Боже вас упаси. – Ванесса разом помрачнела. – Это всё равно, что тушить огонь бензином. Полагаю, карлик потому и оставил эти так называемые папиросы здесь, что рассчитывал: с их помощью мы сотворим какую-нибудь непоправимую глупость. Даже Николай – и тот едва не погиб из-за них. И это с его-то талантом ви́дения!..

– Кстати, – словно спохватившись, произнес Хозяин, – я кое-то хочу показать вам. Идемте со мной.

Вдвоем с Ванессой они вышли в длинный коридор Кунцевской дачи и двинулись в сторону небольшого кинозала.

5

На коленях у Ванессы лежала раскрытая папка, а в ней – несколько машинописных страниц, схваченных скрепкой. Свет в кинозале был погашен, но откуда-то сбоку падал один-единственный направленный луч: не слишком яркий, но достаточный для того, чтобы читать.

– Тридцатого июля, – сказал товарищ Сталин, – закончилась практика Николая Скрябина в НКВД СССР. Но мы не выпустили молодого человека из поля зрения. Я предлагаю вам посмотреть занятный фильм. Он был снят пятнадцатого августа в вестибюле Морозовской детской больницы. А затем наши специалисты прочли по губам, о чем Скрябин говорил с новым главой «Ярополка». Распечатка этого разговора лежит перед вами.

И тотчас – хоть Вождь не подавал никому никаких знаков – затрещал киноаппарат, и начался показ.

Некоторое время на экране ничего не происходило. Камера фиксировала лишь больничный вестибюль да пожилую женщину в белом халате, сидящую за столиком регистратора. Потом пошло движение: камера стала снимать высокого юношу – черноволосого, в белой рубашке, с увесистым бумажным свертком в руках. Он вошел в дверь, которую зрители видеть не могли, и поначалу находился к камере спиной. Но прятать свое лицо он явно был не намерен. Медленно он повернул голову и посмотрел точно туда, где располагался объектив – хотя знать о нем, конечно же, не мог.