Артур Баневич - Похороны ведьмы

Он выждал до последнего момента. Смолокур, искривившись от ярости, был уже рядом. Только тогда Дебрен спустил силу с поводка.

Хотел отскочить, но это трудно было назвать скачком. Что-то – наверняка не обух топора – ударило его в бок и пах, рвануло предплечье, швырнуло в снег, сорвало чрезмерно натянутый шнур. Ему показалось, что какой-то жестокий дракон проделал ему дыру в грудной клетке, а потом полыхнул огнем внутрь. Волна жара добралась до ног, подняла остатки волос на теле, захлопала штанинами.

Но то, что он сделал, себя оправдало. Смолокура охватило пламя. Всего. Начиная от разъеденных смолой лаптей и кончая измазюканной смолой шапкой. Парень выл и горел, горел и выл. Он был сильный, поэтому ухитрился отбежать на несколько шагов, повалиться на облепленные снегом сосенки, перекатиться несколько раз. Однако пламя не сбил – не успел. У него не было шансов. Слишком много смолы, слишком много огня в слишком многих местах сразу, слишком мало снега. Ну и магкя! Пожалуй, все, что Дебрен вогнал в топорище, без потерь превратилось в облачко белого огня. И было этого всего много.

Ему удалось сесть, но этим он и ограничился. Слишком много силы ушло в огонь – практически все, что он накопил. Сердце дико колотилось, голова кружилась. Он плохо отмерил, чума и мор, перебрал, как молокосос. А топор… Чтоб его удар хватил, пса коварного. Большинство палочек дает большее сопротивление – на единицу сечения, разумеется.

Это был самый скверно разыгранный бой в его жизни. И оказался бы последним, будь у Мучека сзади третий глаз и стальные нервы. Будь у него такой глаз, он мог бы заметить, что магун, хоть и освободившийся от уз, переваливается то на левый локоть, то на правый, не в состоянии скоординировать движения. А скоординировать было необходимо, чтобы хотя бы попытаться встать на ноги. Если б у Мучека были стальные нервы, он бы сумел убедить себя: никаких чародейских фокусов больше не будет, достаточно только повернуться – и можно справиться с противником одной рукой.

К счастью, у Мучека в глазах все еще стояла картина пылающего свояка, и он умчался в лес со скоростью, доступной только самым породистым гончим псам.

Дебрен облегченно вдохнул. Повалился лицом в снег и лежал, пережидая, пока сердце перестанет метаться в груди и начнет просто стучать, пусть даже и быстро.

Шаги он не услышал. Сообразил, что не все идет ладно, лишь когда увидел над собой серое небо. Что-то перевернуло его на спину. Нет, не что-то. Кто-то.

– Испортил мне топор, – отметила лишь немногим более хмурая, чем зимнее утро, женщина.

– Ленда, – слабо улыбнулся он.

– С тобой все в порядке, правда? – Кажется, она не была в этом уверена. Если б была, то не бежала бы. А она скорее всего бежала, потому что только теперь с явной поспешностью натягивала на безволосую голову набитый снегом капюшон. – Дебрен?

– Ты жива, – сказал он.

Она поморщилась, сунула руку под капюшон, вытащила снег. Поморщилась еще сильней и опустилась на правое колено. Левую ногу, выпрямленную, отставила вбок. Возможно, поэтому уперлась рукой в грудь Дебрену. Трудно удерживаться в таком положении, пользуясь только ногами.

– Что, собственно, произошло? – процедила она сквозь зубы.

– Начал не я. Браконьеры. Они бы нас убили. За браконьерство вешают, а я их видел в лицо.

– Я не о них говорю. Спрашиваю, что ты со мной сделал. Нуда. Он успел забыть, но Ленде могло казаться, будто они всего несколько мгновений назад пытались убить друг друга.

– Не знаю, – бросил он по возможности небрежно. – Я хотел послать гангарин, получилось черт знает что. Не хочешь признать, что ты мутантка? Не надо. Изволь. Вопросами я тебя мучить не стану. Только прошу: не делай из меня дурака. Черт с ними, с видимостями. Ты такая же нормальная девка, как я трехглавый дракон.

– Я не об этом, – сказала она тихо.

– А о чем?

– Ты что-нибудь делал с моей головой?

Дебрен сел. Он был еще слаб, но в этой слабости ощущалась какая-то странная легкость. Они выжили. Оба. Наверное, поэтому. Еще никогда облегчение не было таким сладким. Интересно.

– Я боялся за тебя, – пояснил он. – Глядел, не сломалось ли у тебя что.

– Зубы проверял? – Она провела большим пальцем по губам.

Он понял. Немного удивился, но страха у него в запасе оставалось не больше, чем сил. Поэтому сделал то, чего не отважился бы сделать еще пару бусинок назад. Ответил:

– Ах. это. Я тебя только поцеловал.

Значит, тогда она не полностью сознание потеряла, коли что-то запомнила. Но и до полного сознания ей тоже было еще далеко. Иначе бы ее голубые глаза не расширились сейчас настолько.

– Что сделал?! – Она отдернула руку с его груди и тут же покачнулась. – Ты сдурел?

– Именно.

– Ты не иначе как извращенец. – Она недоверчиво вглядывалась в него.

– Так уж сразу и извращенец… Сусвок, вот он занимался запретной любовью.

– Дебрен… – Она замялась, но только на мгновение. – Я выгляжу чудовищно.

– Так уж сразу и чудовищно… Что-то чудовищное в тебе есть, не возражаю, но не во внешности. Впрочем, не стану обманывать: когда мы познакомились, ты была покрасивее. Но так всегда было, есть и, вероятно, будет. Женщина с возрастом не хорошеет, а дурнеет. Ну и что? Некоторым мужьям старые жены красавицами кажутся.

– А я уже начинала тебе верить, – сказала она с упреком. – Во что ты играешь, врун паршивый? То, что убивать меня не собираешься, это видно. – Она глянула на все еще пылающий труп смолокура. – Ну так что? Платят только за живую? Или ты только как кошка с мышкой играешь?

– Ленда, подумай хоть немного, прежде чем говорить. Я на полпути к креслу заместителя главного телепортовика. Знаешь, сколько такой заместитель ежегодно получает? А за тебя, ты не обижайся, больше пары талеров никто не даст. Подумай: кто ты такая? Наемница, вышибала в третьеразрядном борделе, пусть даже и заместительница мамы Дюннэ. Ну и что с того? Даже если б ты крепко кому-нибудь досадила, серьезной награды за тебя б все равно не дали, потому что ты примитивная баба, а закон запрещает за простых изгнанников золотом платить. И вообще завышенные награды назначать.

– За разбойника обещают столько серебра отвалить, сколько сам Енощик весит.

– Потому что Енощик скорее диверсант, чем приличный разбойник, и больше против феодальной системы горланит.

Так что он – политический преступник, а к таким относятся совершенно иначе. Я уж не говорю, что он мужчина, а то ты совсем комплексовать начнешь.

– А иди ты, – буркнула она и встала.

Дебрен еще немного посидел, наблюдая, как Ленда, хромая сильнее, чем раньше, осматривает поле боя, поднимает топор, весь черный, закопченный, с настолько обглоданным огнем топорищем, что металл ездит по нему от конца к концу. Смотрел, как она, помогая себе острием, ловко сдирает шкуру с козла и вырезает кусок мяса из обнаженного бедра. Она сознательно не глядела на него, к тому же еще и спешила. Облепленная снегом рубаха то и дело прилипала к телу, ей должно было быть очень холодно, но она ухитрялась не обращать внимания на нехватку одежды. Пока не потеряла портянки.