Карина Демина - Наша светлость

Во сне ей легко дать выход.

— Прочь! — Достаточно слова, чтобы стереть ублюдка.

Выходит, не только ему снятся кошмары.

Утром Изольда сказала:

— На нашей кровати однозначно удобней.

С этим Кайя спорить не собирался.

— И… ты же видел. Ты мне нужен не меньше, чем я тебе.

Следовало отказать. А еще лучше — отослать к Мюррею с охраной, но… Кайя больше не верил в надежность охраны.

— Знаешь, наверное, я никудышная жена. — Изольда лежала тихо, точно опасаясь, что сейчас ее прогонят. И будь у Кайя хоть немного совести, так бы он и сделал. Но совесть определенно закончилась, и он лежал, позволяя себе еще минуту отдыха. Или две.

Без умения использовать такие минуты Кайя не выжил бы.

— Почему?

— Если бы я была хорошей женой, я бы запретила тебе делать то, что ты делаешь. Мне следует тебя остановить. Не знаю как, но… но не отворачиваться. Кайя, я не хочу, как остальные, делать вид, что ничего не происходит. Поэтому не сбегай. Пожалуйста.

— Не буду.

Ей легко обещать, тем паче что Кайя сам желает того же. Вот только не всегда следует потакать собственным желаниям.

— Но я должен хотя бы попытаться.

— Я знаю. И Урфин знает, что ты делаешь все возможное. И Тисса. И никто не ставит тебе в вину то, что ты не можешь просто закрыть этот… балаган. Они омерзительны. Даже не Кормак, его я хотя бы понять могу. А все остальные… Как ты здесь жил?

По привычке.

По правилам.

По дорожкам, проложенным кем-то другим. Слабое оправдание.

— Иза… — Когда все закончится, Кайя отвезет ее на остров.

Там нет людей. И вообще ничего, кроме снега и окаменевших бабочек.

Паладинов, которые в это время подходят к берегам. Ледяного ветра. Огня.

Тишины.

Раз в год там можно вернуться в себя, потом, когда все закончится. Но сначала он должен сказать.

— Завтра я вынесу приговор. Если не ошибся, то скоро появится Кормак. Он предложит выход. Прошение Тиссы о помиловании будет поддержано Советом, если я разорву свой брак. Они найдут достаточно свидетельств твоего недостойного поведения.

Следовало выразиться иначе, потому Изольда дышать перестает. Но не спрашивает, ждет продолжения.

— Прошение будет подано к вечеру. Я откажу.

— Что?

— Я откажу. Так надо. Условие неприемлемо. А попытка помиловать вызовет очередную затяжную войну. И мне придется пойти на уступки. А я больше не хочу уступать. Поэтому откажу. Урфин вспылит. И я запру его в Круглой башне. До казни. После он уедет из города. Если и ты прилюдно оспоришь верность моего решения, я буду вынужден тебя наказать.

Изольда умница и все понимает правильно.

— Как?

— Запру. В Круглой башне хватит места на двоих. Также тебе придется присутствовать на казни, опознать тело после. К сожалению, свидетельства Урфина будет недостаточно, Долэг слишком мала, а иных родственников у девушки нет. И никого, кто бы знал ее так же хорошо, как ты.

Кайя знал, что она не откажет. И вопросов опасных, способных насторожить тварь в голове Кайя, задавать не станет. Поступки Кайя не противоречат закону, равно как и мысли.

— Тебе будет неприятно. Но я настаиваю.

— Деспот, — сказала Изольда и, дотянувшись, поцеловала.

— Чудовище.

Ему опять не поверили.

Лорд-канцлер появился именно тогда, когда Кайя уже начал сомневаться в собственных прогнозах. И эта вынужденная пауза — Кормак наверняка не случайно тянул время — вызвала глухое раздражение. Лорд-канцлер выглядел ровно так, как во все предыдущие дни, — безупречно.

Темный костюм, не траур, но почти. Золотая цепь с медальоном канцлера.

Трость с навершием в виде когтистой лапы.

Без парика и пудры он кажется старше, чем есть на самом деле. Седина. Морщины. И эта неестественная неподвижность осанки, которая против воли внушает, что человек прикладывает немалые усилия, дабы казаться молодым и бодрым.

— Доброго дня желать не стану. — Кормак соизволил поклониться, медленно, не сгибая спину. И будь в кабинете иные зрители, кроме Кайя, они бы уверились, что лорд-канцлер слишком стар для таких формальностей. — Ваша светлость готовы меня выслушать?

— Вполне.

Продолжая играть спектакль — Кормак медленно, обеими руками опираясь на трость, опустился в кресло, — лорд-канцлер не перешагнул ту черту, которая отделяет драму от комедии.

Хороший актер.

И держит паузу, словно собираясь с мыслями.

— Вы неважно выглядите, Кайя. Прекратите себя мучить.

— Прекратите меня мучить.

— Вы переоцениваете мои усилия. Я лишь пользуюсь ситуацией, которой было бы странно не воспользоваться. И я никогда не был врагом вам. Напротив, мне казалось, что мы прекрасно друг друга понимаем. Следовало сказать, что понимали на протяжении двенадцати лет.

— На протяжении этих двенадцати лет вы реализовывали через меня собственные амбиции. Признаю, что в сложившейся ситуации есть немалая моя вина. Я слишком много внимания уделял внешним делам, забывая о внутренних. Это будет исправлено. Не сразу, но постепенно.

— Полагаете, у вас получится?

— Надеюсь.

Кормак слишком умен, чтобы бросаться обвинениями или угрозами.

— Вы повзрослели, но так ничего и не поняли. Вы не принадлежите себе, Кайя. И не имеете права поступать лишь так, как хочется вам.

У серебряной лапы длинные когти, изогнутые, хищные. И эта деталь, пожалуй, единственное, что выдает истинную натуру Кормака.

— В первую очередь я принадлежу моей семье. Во вторую — протекторату, поскольку ради благополучия моей семьи буду делать все, от меня зависящее, чтобы жизнь была спокойной. Но я не ваша собственность, Кормак. И не Совета, как бы вам этого ни хотелось.

Чужие эмоции, которые прорываются сквозь завесу сдержанности, дурно пахнут. Как правило.

И Кормак не исключение. На сей раз хотя бы не бойня — кислый запашок. Гниль? Болезнь? Нечто, с чем Кайя не хотелось бы сталкиваться без щита.

— Если бы вы могли приказать мне, вы бы это сделали. Но раз уж нам все-таки приходится разговаривать, — Кайя добавляет в голос нотку презрения, потому что именно презрения от него ждут, — то я слушаю вас.

— Зачем слова, если ваша светлость и так все прекрасно поняли. У девочки будет один шанс, и, поверьте, я воспользуюсь своим правом присутствовать на казни.

— Никто не собирается ограничивать ваши права. Напротив, я рад, что мы оба стоим на страже закона.

Лорд-канцлер поднялся, позабыв о трости и притворной слабости. Ему удавалось скрывать раздражение — неужели рассчитывал на легкую победу? — но это отнимало много сил. На маску уже не оставалось.