Оборотень на диете или я ушла, и все наелись - Анна Гвезда

«Соберись, Эшли, отступать некуда, за тобой Режина-касл, и слишком много поставлено на карту, что бы одночасье все потерять. В конце концов, потом сделаешь какой-нибудь благотворительный взнос в пользу бедных. Просто помни, что за тобой должок перед обществом. А жизнь такая вредная штука, что всегда рано или поздно представляет счет, причем в самый неподходящий момент» - увещевала я себя.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ

Мир - это зеркало, и он возвращает каждому его собственное изображение – У. Теккерей

В это утро меня разбудил разговор в соседней комнате. Я услышала свое имя, и навострила ушки. Мне не надо было прижиматься головой к двери, достаточно было напрячь слух, нынешние способности позволяли мне свободно слушать беседу, которая проистекала за стеной. И то, что я услышала, мне сильно не понравилось. Да, простит меня мадам тавтология, но это неприятно слышать о себе неприятные вещи.

- И что ты собираешься с ней делать? – речь, по всей видимости, шла обо мне, голос принадлежал Робу Грубу, папиному другу, я его с легкостью узнала.

- Не знаю, ну, не бить же ее. Кошмар какой-то.

- Люди начали болтать. Она высокомерна, ни с кем не здоровается. Шляется одна по вечерам. По-моему связалась с дурной компанией. Выглядит, как черт знает что. Взгляд пустой, лицо холодное. Как звереныш, хоть и красивая. А одета … Совершенно плевать, что скажут другие. Я заметил, белья даже не носит. Будто она не в городе, а на необитаемом острове живет. Да, драть ее нужно.

- А за что? Жрать она готовит. Приходит во время. Трезвая и мрачная. Меня не это волнует. С моей дочерью что-то происходит. Она думает, я ничего не замечаю Ага, как же. Она плачет каждый вечер, и каждое утро. Будто ритуал исполняет. Молчит. За последнее время ни разу не улыбнулась. И слушает по ночам мобильный, совершенно дурацкая мелодия. Может она из этих, эму. Или в какой-то секте. Она несчастна, Роб. Я чувствую. Ну, разве от нее что-то добьешься. Я только начну, а она так посмотрит, у меня мурашки по коже. Я для нее всего лишь плохой отец. У меня вообще впечатление, что она себя сюда в ссылку заслала и теперь мучается.

- А Мари?

-А что Мари? Я с ней каждый вечер разговариваю, только толку в этом. Она эгоистка, твердит одно, Эшли ее смертельно обидела и теперь мучается угрызениями совести. Черта с два! У нее несчастная любовь! И не смотри на меня так, я не дурак, и кое в чем понимаю, похоже лучше, чем Мари.

- Ну, хоть кормит тебя и то хорошо

- Жрать стряпню Эшли практически невозможно. Меня изжога замучила.

- Вот-вот подумал бы о себе. Твоя дочка скоро укатит к мамаше, а ты с чем останешься? Один. Вот скажи зачем ты отшил Труди, такая хорошая баба, и душой к тебе прикипела.

- Не лезь, так надо было. У моей дочки беда и я ей нужен, и я не знаю как она воспримет Труди. У нас только отношения с Эшли стали налаживаться. Она меня хоть папой стала называть. А если появиться Труди, она может воспринять это как предательство. Нет, тут надо выбирать, и я выбираю дочь.

«Вот так - так. Сюрприз подкрался незаметно. Не ожидала, Бен»

-Ну, и дурак – буркнул Роб

- Да, какой есть! Пошли Роб, пока дочурка не успела приготовить мне смертельный завтрак.

Я стояла и глотала слезы. Бен, я так не права, во всем. Ну, что я за дрянь. Мать обидела, и отца практически отравила, при чем во всех смыслах, как морально, так и физически.

Я понимала, что нужно что-то менять. И в себе и в отношениях с отцом. Люди стали говорить….. Для меня это могло иметь самые ужасные последствия.

Прежде всего, я пошла в гостиную, и медленно с мучительным скрипом открыла дверцу шкафа. Там было зеркало. Я плотно закрыла глаза, будто боялась, что из него на меня выпрыгнет чудовище.

Можно сказать, что я не ошиблась. Из отражения на меня спокойно, насмешливо взирала чужая женщина.

«Этого не может быть, а где я?!!!!»

У нее были роскошные волосы до пояса, блестящие локоны плавно струились по спине, длина чуть ниже пояса. Ноги длинные, идеально розовые пятки. Тело, которое явно пользовалось услугами спортзала, было просто идеально. Обрезанные ножом джинсы и рубашка, смотрелись на нем вполне гармонично и даже элегантно. У нее была идеальная кожа, гладкая, бледная даже под загаром, мерцающая, без единого изъяна, ни пятнышка, ни прыщищчка. Грудь, большая, но изящная, ее форма четко вырисовалась под рубашкой, и выглядела на грани приличия.

Я невольно попятилась. При движении, упругое, стройной тело плавно перелилось из одной формы в другую. Как плазма. Где моя неуклюжесть?

Это можно было пережить. Но лицо!!! Прекрасное и ужасное одновременно. Обжигающее, какой-то смертельной красотой, и слово смерть следует понимать буквально, это не напыщенный эпитет. Лицо, лицо!!! Скорее статуи, чем человека. Оно было овальным, с рельефно вылепленными скулами. И с подбородком! Небольшим, но круглым. Нос похож на изящную раковину. Рот, какой-то обожженный, ярко алый без помады, губы плотно сжаты в надменном оскале. А глаза, самые жуткие в мире. Две черные пустые дыры, глаза сфинкса, они ничего не выражают, а внутри бездна. Они вспыхивали зеленым огнем, когда на лицо набегала тень.

Тень. От меня настоящей осталась лишь тень. Только две кривые ламаровские брови напоминали мне, что это я. А так на меня смотрела надменная и холодная, роковая красотка, черт меня подери. И по-другому не скажешь. Не изменить и не исправить.

Я стала безжалостно тереть лицо, раздирать его ногтями, стараясь вернуть румянец на щеки. Терла глаза, в бессмысленной надежде вернуть им прежний цвет. Пыталась улыбнуться, но не получалось, выходила какая-то уродливая ухмылка. Вместо ямочек, на правой щеке выскакивала старческая морщинка. И она