Сергей Смирнов - Сидящие у рва

— А Ушаган?..

— К Ушагану приближалась орда, которой командует Ар-Угай.

Хуссарабский полководец, не ведающий жалости. С ним и цепной пес каана — Верная Собака. Сейчас они, скорее всего, штурмуют Ушаган. Другая орда — под командой Камды — обходит Аххум с запада, через плоскогорье. Третья — Кангура — опустошает Зеркальную долину…

— Ахтаг в Ушагане?

— Он отправил из города царскую сокровищницу на кораблях на остров Арроль, в Лувензор. Он также хотел приказать мирным жителям покинуть город, но побоялся паники, к тому же хуссарабы движутся слишком быстро. У них нет пехоты, зато у каждого всадника по нескольку лошадей.

Несколько мгновений длилось тягостное молчание, потом Марх шевельнулся:

— Я не верю ему, повелитель. Пусть покажет ярлык с печатью и подписью Ахтага.

Музаггар покачал головой:

— Хранителям не нужны ярлыки. Все, что нужно, они держат в голове.

— Что же нам теперь делать? — спросил Чеа.

— Торопиться. Спасти то, что еще можно спасти, — сказал Эттаах. — Я проведу армию самой короткой дорогой.

В повозке внезапно стало жарко и душно. Четверо мужчин обливались потом, и Музаггар поторопился:

— Чеа, Марх, — поднимайте свои тысячи. Мы выступим сразу же, как только люди проснутся и поедят. Обоз и охранение поведет Ахдад.

Марх откинул полог — и пронзительная свежесть вместе с ослепительным светом ворвалась внутрь повозки. Пока они совещались, выпал снег; сверкающее под луной белоснежное покрывало накрыло всю землю. Здесь, в горах, снег не был в диковинку.

Музаггар ступил на снег, поежился. Снег накрыл палатки; фыркали замерзшие лошади; черные тени часовых замерли у редких костров; белые дымы поднимались прямо вверх, в черное звездное небо.

— А я-то думал, — проворчал Музаггар, — что война закончилась…

Поднятые по тревоге, тысячи выстроились под черным небом, на белом снегу. Люди дрожали от холодного ветра. Музаггар проехал вдоль линии, подбадривая их. Потом, заметив в строю Ибба, подозвал Чеа:

— Объяви по подразделениям, что ветераны, как и больные и раненые, должны остаться.

Чеа удивился, но промолчал. Тысячники объявили приказ сотникам, сотники — воинам. По рядам прошло слабое движение.

Никто не вышел из строя, угрюмо стоявшего на уже подтаявшем, затоптанном снегу, в черных лужах.

Музаггар отдал Ахдаду, остававшемуся с обозом, последние распоряжения.

Когда луна переместилась и скрылась за невидимым в темноте горным хребтом, войско в молчании вышло из лагеря.

ХАТАБАТМА

…Крепостные укрепления делили Хатабатму на три неравных части. Как и в Хатуаре, здесь были Нижний и Верхний город, но стоявшие отдельно, двумя примыкавшими друг к другу прямоугольниками, с одной общей стеной. Между Верхним и Нижним находилась цитадель Аххумана, окруженная собственной стеной с циклопическими башнями.

Гул мощных, неравномерных ударов катился от внешней стены.

Каменный пол во дворце слегка вибрировал; удары отдавались и во дворце, и во дворе, и на узких мощеных улочках Цитадели.

День и ночь в стены Цитадели били тараны.

Две недели хуссарабы штурмовали Хатабатму. Согнав тысячи рабов и пленных, они выстроили защитные валы и осадные башни.

Подвели к стенам крытые переходы и установили в них тараны.

Время от времени защитникам удавалось поджечь эти переходы, разрушить их громадными камнями, но хуссарабские пращники, метавшие с осадных башен свинцовые яйца, вскоре пристрелялись так хорошо, что могли прицельно сбить защитника со стены.

Нижний город был взят, и теперь хуссарабы начали так же методично пробивать внутреннюю стену Верхнего города и примыкавшей к нему крепости Аххумана, внутри которой располагался дворец наместника.

Уггам со своего балкона теперь видел верхушки осадных башен.

В первые дни осады он делал вылазки и разрушал или поджигал башни. Но с потерей Нижнего города это стало невозможно.

Правда, внизу, в подземельях, вовсю кипела работа. Копали новый подземный ход — за пределы внешних городских стен.

Землю и камни выносили во внутренний двор дворца — они шли на наращивание стен в высоту и в толщину.

Уггам ждал. Не сегодня-завтра ход будет выведен за гору Аххор.

И тогда…

Он вышел в коридор, прошел до узенькой — так, что можно было идти лишь боком — лестницы и поднялся на последний этаж.

Здесь, в маленьком каменном мешке с узким окошком теперь содержался хуссарабский посол.

Уггам кивнул стражнику, вошел в келью. Ему навстречу поднялся бледнолицый Карсей — личный лекарь наместника.

— Он спит, — вполголоса доложил лекарь. — Спит со вчерашнего дня, когда мы насильно влили в него опийной настойки…

Уггам шагнул к послу, лежавшему на узком каменном ложе, застеленном периной. Руки посла были подняты и, перехваченные мягким ремнем, подтянуты к потолку. Карсей посторонился. Уггам постоял, глядя в безмятежное широкое лицо с синими кругами в глазных впадинах.

Внезапно посол открыл глаза. Взгляд его был осмысленным, и Уггам с минуту пытался прочесть его.

— Что ты хочешь? — наконец спросил он на языке Равнины.

— Говори на своем языке, — слегка коверкая слова, сказал посол по-аххумски.

— Хорошо, — согласился Уггам и повторил: — Что ты хочешь?

— Опустите мне руки.

Уггам взглянул на Карсея. Лекарь принялся развязывать узлы: с каждым узлом ремень опускался ниже, и наконец руки легли послу на грудь.

— Хочешь пить? Есть?.. — спросил Уггам.

Посол молчал. Потом вдруг расплылся в широкой улыбке.

— Я слысу. Я все слысу! — проговорил он и облизал потрескавшиеся губы.

Уггам обвел непонимающим взглядом комнату, прислушался… и тут до него дошло.

— Да. Это бьют тараны.

— Стена упадет, — удовлетворенно проговорил посол. — Как в Багбарту. А до этого — в Данабатте.

— Я никогда не слышал о Данабатте, — Уггам мельком взглянул на лекаря и тот, кивнув, удалился, прикрыв за собой дверь.

— Ты много не слысал, воздь хумов. Данабатта стояла на пути каана, и там правил его брат, Хугда. Стены построили северные хуссарабы, из черного камня, который крепче железа. Тараны били сто дней, пока сдвинули несколько камней. И тогда я со своей тьмой ворвался в город.

— И что было потом?

— Всех убили. Хугду, тысячу его воинов и триста зен закопали зывыми…

— Триста жен закопали живьем?

— Да, — посол прикрыл глаза и снова улыбнулся. — Остальных топили в реке. Били палками по головам — их было много, не видно воды… Прислось здать, пока река унесет их. Тогда топили других. И так — много-много дней.