Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

Кстати, о деньгах. Чем ещё можно скоротать время в ожидании, если не чтением газет? На углу площади как раз есть киоск, похоже, располагающий всем тем же ассортиментом печатной продукции, который поступает на столичные прилавки.

Продавец, пожилой мужчина, греющий морщинистое лицо в редких тёплых лучах осеннего солнца, лениво скользнул по мне взглядом и оторвался от своего медитативного занятия приобщения к природе только, чтобы отсчитать сдачу, а я стал обладателем толстенного ежедневника, обещающего рассказать о прошедших сутках всё-всё и в красочнейших подробностях. Правда, в основном новости носили местный колорит, но как справедливо заметила инспектор Шофф, провинциалы, и в самом деле, активнее интересуются жизнью в радиусе не более чем полсотни километров. В конце концов, столица далеко, звёзды политики и эстрады отсюда выглядят едва различимыми и совершенно недостижимыми искорками, поэтому куда важнее узнать метеосводку о возможном времени наступления первых заморозков, да посетовать над колонкой транспортной хроники, вот уже месяц кряду сообщающей о том, что единственный мост через Мюленбах по-прежнему закрыт из-за задержек с выделением бюджетных средств на ремонт.

Криминальная хроника, главный десерт любого печатного издания, тоже в основном посвящена проделкам местной шпаны, угонам сельскохозяйственной техники и прочим попыткам оживить скучную провинциальную жизнь всеми доступными и весьма ограниченными средствами. Хотя, есть и раздел, касающийся убийств. Любопытно, сколько душ отлетело без отпущения грехов на тот свет за прошедший день? Хм. Видимо, много, потому что ряды священников вчера тоже поредели. На одного моего знакомца.

«Вчера вечером на трассе „Тюрингия“, неподалёку от Хайлигендорф была обнаружена машина с застреленным человеком. Характер ранения и пистолет, найденный рядом с телом, по заключению криминалистов, свидетельствуют, что погибший покончил жизнь самоубийством...»

Хм. Судя по фотографии, пусть не лучшего качества и сделанную, скорее всего, полицейским фотографом, не заботившимся о красоте и правильности композиции, я знал покойного. Старый священник называл его «Родерико». А уж ссылка на характер ранения... Курам на смех. Любая экспертиза за пять минут докажет, что выстрел был произведён с расстояния большего, чем даже вытянутая рука.

Ну да, пуля попала в висок чернявого, по счастливой случайности повернувшегося к стрелку вполоборота. Или поворот произошёл вовсе не случайно? Старик ведь тоже не просто так грел своим дыханием подвальный воздух. Если падре обладает тем же талантом, что и мой похититель, то принимая во внимание ещё и многолетний опыт... Чернявого просто могли заставить повернуться должным образом, нужно ведь было всего лишь усилить одну-единственную мысль. Или даже обрывок мысли. Родерико хотел убить меня, следовательно, подсознательно мог желать видеть моё лицо в этот момент, потому что, если правильно всё понимаю, смерти медиумов он наблюдал издали, если вообще наблюдал. «Желаешь? Повернись.» Просто. Примитивно. И до боли напоминает мне кое-что другое.

«Не хочешь жить? Умри.» Кажется, именно такие мысли роились в голове Клариссы Нейман. Кто приказал ей умереть? Было ли это сделано умышленно? Наверное, я никогда уже не узнаю. Ведь если моя Коллегия не располагает достоверными сведениями обо всех латентных медиумах, то сколько их антиподов незамеченными может бродить по земле? Жутковато становится, если представить, поэтому лучше вернусь к газетным страницам.

«Версию самоубийства подтверждает и найденная рядом с телом записка, из которой следует, что умерший, Родерико Этано, священник из пригорода Кельна, принял решение покончить с собой по собственной воле и сознавая всю значимость своего поступка, особенно с точки зрения религии. Но, как следует из записки, именно религиозные ограничения и послужили причиной совершения самоубийства...»

Они ещё и записку состряпали? Молодцы. И когда только успели? Хотя, всё произошло вчера примерно в четыре часа пополудни, меня парочка оставила отсыпаться в подвале необитаемого дома, а труп был вывезен и подброшен в удобное для обнаружения место. В связи с чем возникает один-единственный вопрос.

Для чего?

По всем законам логики выходит, что разумнее было бы спрятать тело так, чтобы его не нашли, или попросту уничтожить, благо возможности для этого наверняка имелись. Но всё было сделано ровно наоборот, да ещё и освещено в прессе. Не нравится мне это. Очень уж похоже на показательную акцию.

А что, если так оно и есть? Помнится, упоминался некий магистр, а значит, есть и орден, которым он заправляет, скорее всего, религиозный. Родерико же, насколько можно судить, стал кем-то вроде отступника, а посему заслуживал кары, но не простой, а предупреждающей всех прочих желающих нарушить правила. Хм. Правдоподобно, но... Слишком наивно.

Братьям во Христе достаточно было бы предъявить фотографии. Или труп, если уж на то пошло. Но зачем допускать к происшествию газеты? Каратели или их начальство явно хотели поставить кого-то в известность, но не столько о случившемся, сколько... Точно. О своих возможностях.

Кому интересно читать про застрелившегося священника? Большинство всего лишь пробежит взглядом по заметке и через пять минут забудет, о чём шла речь. Но тот, кто знает, как всё происходило, непременно насторожится. Самоубийство? Ага. Как же. Убийство, которое крайне легко доказать. Но что я вижу в газете? Экспертиза утверждает обратное. А почему? Может быть, кто-то поработал с экспертами? Кто-то, умеющий внушать разные разности?

Эта заметка, похоже, предназначена лично для меня. Мол, смотри, парень, что нам под силу, смотри и... Восхищайся, ужасайся, злись — нужное подчеркнуть. Впрочем, первое и второе чувство я испытал гораздо раньше, а третье сейчас малопродуктивно. Итак, если мои предположения верны, дальше я узнаю ответ на какой-то из своих незаданных вопросов.

«Будучи священником, Этано исповедовал прихожан и обязан был хранить тайну исповеди, но долг пришёл в противоречие с нравственными устоями, когда исповедник узнал о намерении совершить убийство. Священник приложил все усилия, чтобы образумить и отговорить человека от греховного поступка, но убийство всё-таки было совершено, о чём Этано услышал на следующей же исповеди. Священник счёл невозможным жить дальше с тяжестью греха на своей душе и покончил с собой. Имя убийцы в предсмертной записке он не указал, тем самым до конца исполнив свой долг, что заставляет задуматься над целесообразностью сохранения таких традиций, как исповеди. Случившееся лишний раз убедительно доказывает...»