Лоис Буджолд - Священная охота
— Ты собирался сделать шаманкой… Фару? Или кого-то еще?
— Кого-нибудь. Я еще не решил кого. Если бы мне не удалось вместо того завладеть тобой, пришлось бы использовать незрелое животное. Твой волк больше мне подходит, хоть он недостаточно… ручной. Он сильнее и умнее.
Ингри с трудом удержался от того, чтобы не завилять хвостом от этой похвалы. «Больше подходит для чьих целей?» Его обессилевший ум мучительно пытался сложить целое из кусочков. Шаман, знаменосец, священный король, заповедное Священное древо… И, несомненно, кровь. Кровь непременно должна быть пролита. Если собрать всех этих людей вместе, чего удастся достичь? Целью едва ли была какая-то материальная выгода. Что такого затеял Венсел, что сами боги стремятся проникнуть в мир материи, чтобы воспрепятствовать ему? К чему может стремиться Венсел помимо ослепительного блеска короны священного короля?
Чье величие превосходит величие короля? Может быть, Венсел возмечтал о чем-то большем, чем власть в мире материи? Четверка однажды, в легендарном прошлом, превратилась в Пятерку; может ли Пятерка превратиться в Шестерку?
— Так во что ты хочешь превратиться? В полубога? В бога?
Венсел подавился своим вином.
— Ах, молодость! Какие амбиции! И ты же утверждаешь, что сам видел бога. Отправляйся спать, Ингри. Ты бредишь.
— Так во что? — упрямо повторил Ингри, хотя и поднялся на ноги, чтобы отправиться на покой.
— Я говорил тебе, чего хочу. Ты забыл.
«Я хочу получить обратно свой мир». Когда-то Венсел в отчаянии выкрикнул эти слова в лицо Ингри. Ингри их не забыл, да и не мог бы забыть, даже если бы хотел.
— Нет, не забыл. Но это же недостижимо.
— Именно. Отправляйся спать. Мы выезжаем рано.
Ингри, спотыкаясь, вошел в дом и обнаружил, что для него приготовлена койка. Улегшись, он долго смотрел в темноту, не в силах уснуть, несмотря на усталость. Наверняка его подчинение Хорсриверу было не абсолютным, иначе оно его так не мучило бы. Величие плохо подходило кособокой фигуре Венсела, напоминая золоченые доспехи, выкованные для юноши в расцвете молодости, надетые на иссохшего старика. Несоответствие проглядывало сквозь образовавшиеся щели…
И все же, несмотря на несоответствие, образ излучал силу, и Ингри ощущал ее, как жар, исходящий от очага. Даже на самого среднего воина Древнего Вилда королевский сан ложился, как мантия, сотканная из света; на что же это бывало похоже, когда случай вручал корону человеку необыкновенных дарований, когда душа изливалась в форму священного долга одним сверкающим потоком, как при отливке безупречного колокола? «Такой колдовской голос мог бы заставить горы сдвинуться с места». Ингри мысленно отшатнулся от этого видения.
Возложенные на него обязанности — вызнать секреты Хорсривера и защитить Фару — в любом случае не позволяли ему покинуть Хорсривера. Может быть, попытка бежать была бы преждевременной. Лучше успокоить подозрения Венсела и продолжать наблюдать, выжидая, пока не подвернется удобный шанс. Положиться на то, что погоня их настигнет? Молиться?
Став взрослым, Ингри перестал молиться перед сном. Однако сон приносил сновидения, а в сновидениях иногда являлись боги. Сны Ингри не были садом для Их прогулок, какими, по словам Освина, являлись сны Халланы, но в эту ночь Ингри молился о том, чтобы боги просветили его.
Однако какие бы сны ему ни снились, при пробуждении они исчезли. Ингри подскочил от неожиданности, когда грум потряс его за плечо. Умывание, поспешный завтрак… Хорсривер снова погнал их вперед, прежде чем песок в часах пересыпался наполовину…
Холмистая равнина становилась все менее обжитой, но все же в разгар дня на дороге попадались и люди, и животные: крестьянские телеги, караваны торговцев, всадники, стада овец, коров, свиней. Хорсривер уже не гнал лошадей галопом, как прошлой ночью, чтобы не привлекать излишнего внимания; там, где дорога шла в гору или становилась совсем уж грязной, всадники ехали шагом. Тем не менее Ингри не сомневался: все было рассчитано так, чтобы заставить коней покрыть как можно большее расстояние за минимум времени. В середине дня еще в одном ветхом крестьянском доме путников ждала еда и свежие лошади.
Ингри бросал на Фару внимательные взгляды. Все, что ей пришлось вынести накануне — допрос, смерть отца, потом принуждение к отчаянной скачке, — заставило бы изнемочь любую женщину, да и большинство мужчин. Поселившийся в Фаре дух кобылы, как подозревал Ингри, давал ей выносливость и физическую силу, которых она от себя не ожидала. Что касается другой силы… ею Фара, возможно, обладала и сама.
Ингри гадал, учитывая то воздействие, которое оказывала на него самого королевская аура Хорсривера, как она повлияет на женщину. Поэтому он наблюдал за Фарой, видя в ней своего двойника женского пола: она была ослеплена, поражена переменой, произошедшей в ее супруге… но счастлива Фара не была. Она уже обладала тем, о чем другие могли лишь безнадежно мечтать… и в то же время была лишена всего. Лицо Венсела не выражало ничего, кроме холодной настороженности, как если бы она была лошадью сомнительных достоинств, которую ему навязали, и Фара ежилась под его неодобрительным взглядом.
Может быть, Фара и не отличалась блестящим умом и храбростью, но предавать ее было небезопасно. Она в прошлом уже восставала против предполагаемой неверности Венсела, хоть и с трагическими последствиями. Так была ли она полностью в его подчинении, как он, по-видимому, думал?
Асам Ингри? Он попытался заглянуть себе в душу. Они с волком были теперь неразделимы, но Ингри показалось, что сверхъестественная составляющая его личности больше подчинялась чарам Венсела, чем рациональная часть. Его рассудок, тот, что мыслил словами, оставался относительно свободным. Ингри удалось однажды, когда он был более молод, испуган и впечатлителен, чем теперь, сковать волка, и если тот и готов лизать руку священного короля, то так ли уж безусловна власть Хорсривера над Ингри в целом?
«Он стремится быстро достичь цели. Нужно сопротивляться. Я должен организовать задержку».
Хорсривер снова пустил своего коня шагом, глядя налево. Вскоре он свернул по тропе к реке, и лошади заскользили по покрытому опавшей хвоей склону, поросшему редкими соснами. Мягкая почва сменилась у берега галькой; теперь путникам предстояло пересечь Сторк вето верхнем течении не по шаткому мостику, а преодолев брод. С хребта Ворона низвергались многочисленные ручьи, и хотя вода в реке не бурлила так, как это было во время достопамятной переправы кортежа Болесо, поток был широким и глубоким, несмотря на засуху, из-за которой в осеннем воздухе стояла пыльная дымка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});