Джордж Мартин - Воины

Карфагенских богов и богинь свергли с пьедесталов. Храмы были раздроблены в щебень. Каменные статуи были разбиты: глаза из слоновой кости, оникса и лазурита были выдраны из глазниц.

Золотые и серебряные статуи переплавили в слитки — новая добыча, которая пополнит сокровищницы Рима. Великая матерь Танит, великий отец Ваал, неустрашимый герой Мелькарт, Эшмун-целитель — все они в один день исчезли с лица земли.

Стены были повержены, город сровняли с землей. Руины подожгли. Плодородные поля вокруг города засыпали солью, чтобы там при жизни ближайшего поколения не росло даже сорняков.

Некоторые из нас были за пределами города, когда началась осада, и таким образом избежали гибели и плена. Мы бежали с вилл и рыбацких деревень вдоль побережья в глубь страны, в каменистые, засушливые земли. Но римляне распорядились, что ни один карфагенянин не должен уйти. На поиски беглецов отправили не обычных легионеров, но уволенных со службы солдат, нарочно обученных преследовать и ловить беглых рабов. Вот почему Фабий и остальные, кроме мечей, носили дубинки. Они были охотниками. А мы — добычей.

Мы стояли нагие, в цепях, прислонясь спиной к крутому песчаниковому утесу.

Нынче утром я с вершины этого самого утеса увидел приближающихся римлян и поднял тревогу. Стоять на страже было делом юношей, достаточно сильных и ловких, чтобы взобраться по скалам, и достаточно зорких, чтобы разглядеть опасность. Мне не нравилось это занятие: долгие, нудные часы, которые приходилось проводить, глядя на север, на широкую долину, спускающуюся к морю. Однако старейшины настаивали, что караулить надо.

— Они придут! — сипло говорил нараспев старый Матон. — То, что нам удавалось скрываться от них больше года, — это ничего не значит. Римляне неумолимы. Они знают, что кочевники пустыни отказались помогать нам. Они знают, как слабы мы сделались, как мало у нас еды, какое скудное у нас оружие. Они придут за нами, и, когда они придут, мы должны быть готовы бежать либо сражаться. Не думайте, будто мы в безопасности. Даже не надейтесь, что они забыли про нас. Они придут!

И они пришли. Мне досталась ночная стража. Я не спал. Я не пренебрегал своими обязанностями. Я не отрываясь смотрел на север, выглядывая признаки, о которых предупреждал Матон: цепочку факелов, огненной змеей тянущихся вверх по долине, далекий взблеск металла под луной. Но ночь была безлунная, и римляне шли в кромешной тьме.

Я услышал их прежде, чем увидел. Еще не рассвело, когда мне показалось, что сухой ветер, который летними ночами дует вверх по долине, донес издалека топот копыт. Надо было бы поднять тревогу сразу, при первых признаках опасности, как всегда учил Матон; но, вглядываясь в тьму, которая окутывала долину, я ни чего не увидел. И я промолчал, продолжая наблюдать.

Рассвет наступил быстро. Край солнца вспыхнул над зазубренными пиками на востоке и озарил янтарным светом скалы на западе. Но я по-прежнему их не видел. И тут внезапно раздался грохот копыт. Я опустил глаза — и увидел отряд вооруженных людей у самого подножия утеса.

Я закричал: «Тревога, тревога!» Внизу старый Матон и остальные высыпали из тесных трещин, которые служили нам убежищем по ночам. Пока что их отделял от римлян невысокий хребет, но римляне вот-вот должны были перевалить через этот хребет. Матон и остальные устремили взгляд на меня. Всадник, ехавший во главе римлян, — тоже. На нем был только легкий доспех, без шлема. Даже на таком расстоянии, в неверном утреннем свете, хорошо был виден шрам на голове.

Римляне хлынули через хребет. Внизу, как на ладони, забегали миниатюрные фигурки, послышались панические вопли.

Я мчался вниз со всех ног, спотыкаясь на неровной тропе, падая, сбивая в кровь ладони и колени. Внизу я встретил Матона. Он что-то сунул мне в ладонь — драгоценный серебряный кинжал с образом Мелькарта на рукояти. Один из немногих металлических мечей и кинжалов, что у нас были.

— Беги, Гансон! Спасайся, если сумеешь! — прохрипел он. Позади него слышались яростные вопли и боевые кличи римлян.

— Но как же женщины, дети... — прошептал я.

— Они там, — сказал Матон, указав глазами на узкую расселину в скалах напротив утеса. С большинства направлений ее было даже не видно. Она вела в пещеру довольно внушительных размеров, где спали старики и незамужние женщины. При первых признаках опасности туда же убегали матери с детьми. Этот план Матон разработал, предвидя нападение, на случай, если мы не сможем бежать все вместе: чтобы самые сильные среди нас встретили римлян, в то время как остальные спрячутся в пещере.

Бой был недолгим. Римляне одолели нас за несколько минут. Они бились не в полную силу, стремясь скорее брать в плен, чем убивать, мы же сражались отчаянно. Но, несмотря на это, мы были им не ровня. Вокруг царили ужас, смятение, крики. Некоторых уже оглушили дубинками, и они валялись на земле. Другие бились в сетях, точно пойманные звери. Я увидел в гуще римлян высокого всадника, того самого, со шрамом. Он выкрикивал приказы. Я бросился к нему. Я вскинул кинжал, прыгнул и на миг почувствовал, что способен летать. Я собирался ударить его кинжалом, но конь развернулся и кинжал попал в шею коню. Животное завизжало, вздыбилось, на руку мне хлынула горячая алая кровь. Всадник воззрился на меня сверху вниз, его губы скривились в жуткой усмешке. Порыв ветра откинул прядь нечесаных светлых волос, обнажив шрам, идущий от лба до подбородка. Я увидел дикие, жуткие глаза.

Он занес свою палицу. Потом россыпь звезд — и тьма.

В голове у меня все еще гудело от удара, когда нас, скованных вместе, заставили встать и выстроиться вдоль песчаникового утеса. Камень за спиной был теплый, нагретый полуденным солнцем. Ноздри у меня были забиты пылью и гарью. Они обшарили наши убежища, отыскали наши небольшие запасы пищи и одежды. Все, что можно было сжечь, они предали огню.

Римляне сидели в седлах. Они расслабились, шутили и пересмеивались между собой, но все же не спускали с нас глаз. В руках у них были длинные копья, которые они держали под мышкой, устремив их нам в грудь. Время от времени кто-нибудь из римлян тыкал острием копья человека, которого охранял: колол ему грудь или дотрагивался до шеи — и ухмылялся, видя невольную дрожь, пробегающую по беззащитной плоти. Их было больше, чем нас, по трое римлян на каждого пленника. Матон всегда предупреждал, что они явятся большой толпой. «Было бы нас побольше!..» — подумал я, но тут же вспомнил, каким жалким выглядело наше сопротивление. Даже если бы все карфагенские беженцы, рассеянные по пустыне, собрались вместе, мы бы и тогда потерпели поражение.

Потом римляне расступились, и в образовавшийся проход въехал их предводитель. Он тащил за собой Матона на удавке, обвязанной вокруг шеи старика. Матон, как и остальные, был обнажен и связан. Увидев его в таком виде, я опустил глаза от срама. Таким образом мне удалось не встретиться взглядом с предводителем римлян. Он медленно проехал мимо, копыта его коня звенели о камень.