Сергей Радин - Путы для дракона

Чья‑то сострадательная ладонь помогла ему приподнять собственную, изнывающую от боли голову. Он разлепил больные, тяжёлые веки, увидел крепко сжатый рот и сразу сообразил, на чьей сострадательной ладони он устроился — на ладони Романа.

— Что за жидкость?

— Толком в себя не пришёл — уже командует! — радостно сказал Рашид.

Ему помогли подняться и усадили не в винтовое кресло, а в единственное деревянное, с облупившимся лаком на резной спинке, помнится, его любимое.

— Так что там с жидкостью?

— Напрочь не помнит. Каждый раз объясняй заново! — пожаловался Брис. — Леон, охотничий домик помнишь? Помнишь, как на тебя подействовала комната Мигеля? Я тогда на всякий случай собрал биологические остатки от превращения Мигеля, ту слизь с резким запахом, и добавил его же крови. Собрал всё, что можно было отскрести. Мы не знаем, как всё это действует, но систему твоих блоков жидкость пробивает и вытаскивает на свет Божий тебя настоящего. В настоящий момент жидкость активно заканчивается, поскольку док Никита получил неплохое наследство и осуществил давнюю мечту: купил шикарное лабораторное оборудование и теперь пытается выяснить, каким образом жидкость сметает твои укрепления.

— Зачем вы… Зачем?

— Мы собираемся в поместье Юлия раз в два месяца, чтобы вернуть тебя. Перед тобой стоят три задачи. Во–первых, научить Мигеля ограничениям. Юноша так запущен в этом отношении, что мы сами не решаемся взяться за его обучение. В нужный момент только ты можешь обуздать его. Во–вторых, сразу после работы с Мигелем ты изучаешь собственную блокирующую систему. Последняя команда в этой системе, как мы поняли, начисто смела из твоей памяти все твои знания о ней. Володь, тетрадь у тебя с собой? Вот тебе, Леон, тетрадь с твоими записями о тех блоках, которые ты расшифровал в прежние свои возвращения.

— Я записывал? — недоверчиво спросил Леон.

— Блокирующие команды работают и работают очень хорошо, — сказал Юлий. — Первую запись сделал я. Ты разрешил мне посмотреть на ограничения и пройтись по ним — по тем из них, конечно, которые ты уже нашёл. А во второй раз выяснилось, что ты абсолютно ничего не помнишь, и пришлось вести поиск с самого начала. Мне пришлось показать тебе блоки, иначе ты бы потерял время. А пока ты разбирался дальше, я записал внешний, расшифрованный слой системы. Вот, взгляни. Видишь: первые страницы моим почерком, следующие — твоим.

Бегло проглядывая записи, Леон быстро приноравливался к ним: высмотрел — вспомнил — ощутил. Ощущения были не из лучших. Он чувствовал, а вскоре и увидел, что облеплен слоями плотной паутины с хаотическим рисунком. Паутина отделяла его от мира и в то же время соединяла с ним. В единственном месте, чуть выше глаз, она была похожа на прошлогодний палый лист, когда после зимы от него остаётся лишь сквозное кружево крепких прожилок. На глазах Леона кружево начало медленно заполняться, ещё немного — и оно станет плотным, как остальная паутина. Нужно стремительно промчаться по определённой линии, очищая её — шёпотом говоря заклинания команды, и тогда… А что тогда? Свобода?

— А третья задача?

— Третья задачка тестовая. — Брис глядел задумчиво. — Тебе надо выбрать, кем ты хочешь быть. И выбирать быстрее. Если в Ловушке времени на решение было навалом, не считая нетерпения некоторых товарищей, то здесь ты в цейтноте.

— Но ведь часть заклинания расшифрована.

— Леон, ты всегда был человеком предусмотрительным. Твои заклинания отличаются мощными выкрутасами. Пока его ещё только изучаешь, оно медленно, но упорно меняется. Стоит попробовать одну из начальных команд — и цепная реакция изнутри тут же заменяет одну команду на новую, ещё не опробованную. Ищи–свищи ветра в поле.

— Значит, распутывая команды, по сути одновременно я должен думать: а нужно ли мне это?

— Угу. И чем быстрее думаешь, тем лучше. У нас кончается эликсир из крови Мигеля, а в прошлой раз — мы так думаем — ты задел собственную охранную систему, и теперь обратные процессы идут гораздо быстрее. То есть Леоном, каковым ты являешься сейчас, сегодня ты пробудешь очень недолго.

— У меня рацпредложение, — лениво сказал Роман. Он слегка раскачивался в кресле. Кажется, нервное движение вверх–вниз его забавляло. — Времени и правда мало. Я прикинул — где‑то до рассвета. Зачем учить Мигеля ограничениям? Можно сделать проще. Леон, навесь на сына основные ограничения, соответствующие его проблемам, и пусть он сам разбирается с ними. Если что — братья помогут разобраться. А что? Идея неплохая. На практике сразу поймёт, как да что. Не маленький.

Из‑за спины Леона Мигель негромко, но изысканно предложил Роману выйти за дверь и там выяснить некоторые туманные отношения.

— Роман, прекрати, — вмешался док Никита. — Леон теряет время.

— А мне кажется, Роман прав, — сказал Юлий. — Индивидуальное ограничительное заклинание может сделать только папа, поскольку он мастер. А освоить его и разобраться с ним Мигелю мы поможем. Правда, Марк?

Марк вдруг нагнул голову, пряча глаза, и неудобно кивнул.

Тоже опустив глаза, Леон чуть повернул голову к двери. Он сразу уловил направленное внимание младшего сына, когда Мигель заносчиво предложил Роману выйти. За дверью, в коридоре, кто‑то стоял. Марк знал о присутствии, но догадался — кто это, только сейчас, когда все отвлеклись от идеи поединка давних недругов и перестали даже косвенно думать о двери. Проследив запечатлённую догадку Марка, Леон узнал Регану. Она‑то зачем здесь?

Женщина будто услышала его: быстро повернулась и пошла по коридору.

— А вы сами как думаете? — спросил Леон у друзей. — Возвращаться ли мне?

— Не знаю, как другим, но мне больше всего антипатична основная твоя ипостась, которую ты придумал! — заявил Игнатий. — Ну и рохля! Мне нравится Леон, который был с нами в Ловушке, и Леон, который начал вспоминать. Поэтому я бы хотел, чтобы вернулся ты прежний. С ним я ещё согласен примириться. Но это моё личное мнение и последнее предложение.

Остальные промолчали, но вероятно, были согласны с Игнатием.

Заржавевшая память со скрипом двинулась с места. Забыв про Мигеля, Леон погрузился в размышления.

Друзья, безусловно, ждут его полного возвращения.

Юлий и Марк готовы принять его любым.

Мигель ненавидит Леона–рохлю. Такое перевоплощение отца он воспринимает как предательство. Сыну нужен идеал, а Леон посмеялся над самим собой.

Регана… Вернись Леон в обычном своём состоянии, она снова начнёт ревновать к его способностям. Леон–подкаблучник вызывает у неё не только брезгливость, но и некое облегчение. Такая вот любовь у неё.

«А чем любовь этой клуши Ангелины лучше? Сыт, обут–одет, под боком — вот три краеугольных камня, на которых зиждется её чувство к мужу… Кстати, тоже неплохо. Определённая свобода. В том смысле, что в душу‑то никто не лезет. Т о т Леон в этом смысле — счастливый человек. И свободный.