Светлана Середа - Эртан

Внезапно мое внимание привлек девичий голос, доносившийся откуда-то сзади.

— Я знаю, где этот красавчик остановился. В гостевом бунгало на берегу. Я к нему сегодня ночью приду…

В пресловутом «бунгало» мы с Вереском уже успели не только побывать, но и оставить там свои немудреные пожитки. Я навострила уши и украдкой обернулась. На противоположной стороне стола расположилась группа девушек. Двое сидели на лавке спиной к нам, четверо стояли около них полукругом — я опознала давешних поклонниц Вереска. Все четверо преданно смотрели на свою предводительницу — одну из сидящих девчонок, чей затылок с толстой русой косой тоже был вполне узнаваем.

— Проберусь к нему в постель, пока его нет, — деловито продолжала русоволосая, — разденусь. Он вернется — а я уже готовенькая. Против такого, девки, ни один мужик не устоит, точно говорю!

— Почему это ты, а не я? — с завистью спросила высокая тощая девица лет семнадцати. — Может быть, я ему больше понравлюсь?

— Потому что я первая придумала. К тому же ты, Стаска, плоская, как сушеная вобла. Мужику подержаться не за что. А на меня он глаз положил — я видела.

— Тебе только кажется, Ветка, — низким грудным голосом заметила вторая сидящая девчонка, полненькая брюнетка с двумя косичками. — На самом деле ему никто не нужен, по нему видно. Может, у него есть кто. А может, он просто на мальчиков западает, как Хасти.

Русоволосая презрительно фыркнула, выражая свое отношение к этому заявлению.

— А что ты будешь делать, если он тебя обрюхатит? — рассудительно поинтересовалась брюнетка. — Ему-то что, уедет — и поминай как звали. А тебя батя точно из дома выставит.

— Схожу к бабке Глахе. Впервой, что ли? — легкомысленно отмахнулась Ветка. — Зато, говорят, эльфы по этому делу большие мастера. Вот и проверим, правду говорят или брешут. Если он трахается, так же, как поет…

На этом мое терпение лопнуло. Я перегнулась через стол и ухватила нахалку за косу, от чего ее голова дернулась назад и застыла в неестественном положении.

— Только попробуй — обстригу налысо, — ласково пообещала я. — Может, он и мастер по «этому делу», но всяко не вам, соплячкам, об этом судить. Увижу, что кто-нибудь из вас увивается рядом с полуэльфом — пеняйте на себя. Ясно?

Девице, наконец, удалось извернуться и вырвать косу из моей руки. Она открыла рот с явным намерением высказать что-то дерзкое, но оглядела мой недешевый наряд — вероятно, узнала девушку, которая на короткой ноге с эльфийкой, подругой хозяйки, — и послушно опустила глаза:

— Да, госпожа.

— Тогда свободны.

Девчонки, не заставляя себя долго упрашивать, поспешили прочь, бросая в мою сторону злобные взгляды и возмущенно шушукаясь. Определенно, в высоком социальном положении есть свои плюсы.

— Жестко, — с насмешливым уважением прокомментировал Женя. — Ревнуешь?

— Ничуть, — не моргнув глазом, соврала я. — Спасаю парня от сексуальной агрессии.

— Ну-ну, — хмыкнул Женька. — Сдается мне, немного сексуальной агрессии ему не повредит. Тебе, кстати, тоже.

— Ммм… Это предложение? — заинтересованно спросила я.

Он обнял меня за шею, и на пару секунд — пока его голова медленно наклонялась к моей — я поверила, что он скажет «Да». Разгоряченное хмельными парами воображение уже успело нарисовать соблазнительную картинку. Но Женька, почти касаясь губами уха, проникновенно шепнул:

— Это совет.

Я разочарованно вздохнула. Ну и кто он после этого?

Южная ночь раскинула над побережьем черное бархатное покрывало. С моря дул влажный ветер — он не приносил прохлады, но вдыхать его терпкий соленый аромат все равно было приятно. Волны набегали на песок, облизывали наши босые ноги и с шумом откатывались обратно. Где-то далеко позади, почти за пределом слышимости, продолжалось веселье — после ухода Вереска его место заняли два местных паренька со свирелью и каким-то незатейливым струнным инструментом наподобие балалайки — но здесь, на берегу, только плеск воды да стрекот цикад нарушали тишину.

Я искоса посмотрела на Вереска. Его лицо было спокойным и почти по-человечески умиротворенным — у эльфов такого не бывает. Интересно, о чем он сейчас думает?

— Женька сказал, сельские жители верят в то, что эльфийские барды могут колдовать при помощи музыки. Знаете, я их понимаю. Я бы тоже хотела так петь… — Я сделала паузу, ожидая ответа, но мой спутник молчал. — Занятная штука эта генетика. Мой папа был гениальным ученым, мама волшебно пела. А на мне природа, похоже, решила капитально выспаться.

— Вы к себе несправедливы, — спокойно заметил Вереск. — Я слышал, как вы поете…

— Где?!! Я никогда не пою на людях!

— Юлия, у меня очень чувствительный слух, а вы обитаете за стенкой.

— Черт, вот позорище, — пробурчала я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Могли бы предупредить.

— У вас очень приятный голос, — продолжил Вереск, игнорируя мое бормотание. — Но над ним нужно работать. Если хотите, я могу познакомить вас с хорошим преподавателем вокала.

— Да ну, — я безнадежно махнула рукой. — Толку-то? Мне медведь на ухо наступил.

— Медведь? На ухо? — Вереск остановился и с удивлением уставился на меня. — В каком смысле?

— Ну, это идиома такая. У нас так говорят про людей, у которых нет слуха.

— Забавно. У нас нет такого выражения. Есть противоположное по смыслу — про музыкально одаренных детей говорят «На него лютня упала».

— О, ну в таком случае на вас, наверное, концертный рояль свалился.

— Что такое «рояль»? Должно быть, что-то очень большое?

— Угу. Особенно концертный.

— Я так и подумал. Нет, рояль на меня не падал. А вот лютней по спине доводилось получать, и не раз.

— Страсти какие, — содрогнулась я, живо представив себе эту картинку. — Кто это вас так… любил?

— Отчим. Граф белль Гьерра полагал, что бренчание на лютне недостойно настоящего воина, каким должен быть единственный наследник графства. И только в четырнадцать лет, когда я продемонстрировал блестящие успехи в фехтовании, одолев его в тренировочном поединке, мне было позволено учиться музыке — и то с условием, чтобы он этого не видел и не слышал.

— Да, детство у вас не задалось, — посочувствовала я. — Дедуля пытается угробить, папенька охаживает лютней по хребтине…

— Я не в обиде на отчима, — серьезно возразил Вереск. — Думаю, он меня по-своему любил. В тот день, когда меня — вернее, то, что от меня осталось, — вытащили из расщелины и врачи развели руками, признавая свое бессилие, я — единственный раз в жизни — видел слезы в его глазах. Правда, это не помешало ему гонять меня хлыстом вокруг замка, едва я снова начал ходить… Кстати, Юлия, раз уж мы все равно остановились, как вы смотрите на то, чтобы выпить вина? — он помахал глиняной бутылью. — Гостеприимный трактирщик пытался в качестве платы за выступление всучить мне целый бочонок, я не хотел брать ничего, в итоге сторговались на бутылке. Бокалов, правда, нет. Будете?