Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти

«Сюда, доктор! Вот… наставник… совсем плохо ему…»

Масляная лампа выхватывает неподвижное тело.

«И впрямь плохо, — думает Шарц, глядя на бледное, залитое потом лицо, искаженное болью. — Тут без операции не обойтись…»

— Положи куда-нибудь! — Шарц ткнул в руки мальчишке свою с таким трудом добытую реторту не потому, что озаботился ее безопасностью, но потому, что битому стеклу не место в операционной.

«Ну ты прибежал, коротышка! — оглядываясь по сторонам, ошарашенно выдохнул лазутчик. — Лучшего места во всей Марлеции не сыщешь, даже если постараться! Ты осиное гнездо в штаны класть не пробовал?»

«Заткнись и не мешай! — рявкнул лекарь. — У меня тяжелый больной! Да нет, не тяжелый — острый», — тут же добавил он.

«Насчет осиного гнезда — интересная идея, лазутчик, — ухмыляясь, заметил шут. — Надо будет как-нибудь попробовать».

«Уже пробуем, — хмуро буркнул лазутчик. — Остается надеяться, что вам двоим понравятся ощущения».

А потом Шарц расстегнул лекарскую сумку, и поле его восприятия резко сузилось. Никакого значения больше не имели Олбария и Марлеция, Фаласса и Ледгунд, интриги и тайны, гномы и люди, семья, учителя, ученики, друзья, научные открытия… — все это ушло, пропало, кануло в небытие. Вокруг Шарца сам собой соткался незримый хрустальный колпак, а внутри этого колпака не было никого, кроме неподвижно лежащего на постели человека и ухмыляющейся смерти, которая уже протянула к нему свои омерзительные лапы.

«Ку-уда?! — страшно рявкнул на нее лекарь, обнажая скальпель. — Пошла прочь! Этот человек принадлежит мне!»

И выхватил склянку с Хрустальным Эликсиром. Он, как никто другой, знал, что смерть терпеть не может этого запаха.

Мальчишка оказался толковым помощником. Смышленым, проворным и молчаливым, казалось, он не просто затаивал дыхание, но и вовсе прекращал дышать, до того момента когда Шарц его о чем-то спрашивал или что-то ему приказывал. Впрочем, Шарцу было не до него. Битва со смертью вышла нешуточная.

Когда все закончилось, и смерть, злобно ворча, удалилась несолоно хлебавши, Шарц наконец перевел дух. Он даже задремал, забылся тревожным сном прямо на полу, рядом с постелью своего пациента. «Пошел к чертям, безбородый придурок! — откликнулся лекарь на истошные вопли лазутчика. — Устал. Спать хочу. Потом предостережешь меня от чего бы то ни было». И пробудился незадолго до того, как пациент очнулся и открыл глаза. Стояла глубокая ночь.

Едва Шарц зевнул и принялся садиться, как в его руках оказалась чаша с вином, заботливо поданная мальчишкой.

— Господин лекарь, — с поклоном прошептал мальчишка.

— Спасибо, — кивнул Шарц.

Спасенный открыл глаза и уставился на Шарца в немом изумлении.

— Ты что здесь делаешь? — ошарашенно спросил он.

— Тебя спасаю, — ответил Шарц.

«Эти пациенты иногда как спросят…»

— А, ну да, ты же — лекарь, — как-то непонятно промолвил пациент и замолк.

— Лекарь, — кивнул Шарц. — А кто ж еще? Или ты наладился углядеть на моем месте святого Петра? Не выйдет. Он передоверил тебя мне.

Пациент слабо улыбнулся.

— Юноша, — позвал он.

— Да, наставник, — тут же откликнулся мальчишка.

— Поставь здесь ширмы, — распорядился тот; — Когда придут мои люди… мне не хочется, чтоб они видели мою слабость. Строго говоря… лучше, чтоб они вообще ничего не видели.

— Да, наставник, — поклонился мальчишка и бегом бросился расставлять ширмы.

— Вот так, — удовлетворенно улыбнулся больной. — Э-э-э… господин лекарь, вам лучше еще немного задержаться здесь. Просто посидеть рядом со мной. Вдруг моя драгоценная жизнь все еще в опасности? Сейчас… э-э-э… придут мои люди, я отдам им необходимые распоряжения и отпущу. После этого расплачусь с вами, и вы будете свободны.

— Я так и собирался сделать, — ответил Шарц. — Ваше состояние в данный момент не вызывает опасений, но мало ли…

Он сообразил, что не сможет обеспечить больному круглосуточное наблюдение и уход, вспомнил, что он сам, преследуемый двумя разведками, слишком опасный сосед для любого обычного человека, и вздохнул.

— Я здесь проездом, — виновато сказал он. — Для вас будет лучше найти кого-то из местных лекарей, дабы они обеспечили вам постоянный уход и лечение.

— Я так и сделаю, — пообещал пациент и вновь посмотрел на Шарца странным взглядом.

— Ваши люди, наставник, — проговорил мальчик.

Скрипел снег во дворе. На лестнице звучали шаги.

Шарц посмотрел на свою реторту, лежащую на столе, на дорогой фаласский кинжал, лежащий рядом, и внезапно все понял.

«Дошло, наконец!» — выдохнул лазутчик.

Шарц сидел рядом с постелью командира фаласской храмовой стражи, которому он только что собственноручно спас жизнь, а по лестнице гремели шаги тех, кто искал его все это время в густой ночи и теперь возвращался доложить о результатах поиска.

«Я надеюсь, ты счастлив, коротышка! — ехидно прошептал лазутчик. — Или осиное гнездо все-таки было бы лучше?»

«Самое осиное на свете гнездо — это ты, засранец!» — прошептал лекарь в ответ.

«Я сейчас уписаюсь! — простонал шут. — Не знаю, от смеха или от страха, но от чего-то одного — точно».

«Не стоит, — задумчиво проговорил лекарь. — На улице холодно. В мокрых штанах будет малость неприятно. И очень вредно для здоровья».

«Вот как?! — заинтересовался лазутчик. — Ты надеешься попасть на улицу?»

«Еще скажи, что тебе не нравится эта ситуация, безбородый придурок! — фыркнул лекарь. — Насколько я тебя знаю, ты должен быть в восторге!»

— Господин наставник предается внутреннему созерцанию, — услышал Шарц голос мальчишки. — Он выслушает ваши донесения из-за ширм.

— Начинайте, — слабым голосом скомандовал недавний пациент Шарца. — Да хранят ваш дух Безымянные Боги.

— Да хранят, господин, — слаженным хором откликнулись храмовые стражи и приступили к докладу.

Было чудовищно странно сидеть, выслушивая рассказы о том, где и как ловят тебя самого. Ничего более странного Шарц в жизни своей не видывал. Он посмотрел на командира фаласской стражи, а тот глядел на него из-под прищуренных век… странно глядел, чуть насмешливо, что ли? И молчал. Что ему стоит вот прямо сейчас вот взять и заорать? Позвать на помощь. Шарц, может, и успеет его убить, но ведь он — храмовый страж, фанатик, он смерти не боится. Молчит. Молчит, лежит, смотрит. И эта его усмешка… Сочувствие? Вам бы такое сочувствие! Понимание? Вас бы кто-нибудь так понял! Или он просто не в состоянии предать того, кто его от смерти спас? Да нет, он же лазутчик, да к тому же храмовый страж, за ними такого не водится. Так почему он молчит?!!

Отзвучал последний доклад, и наступила пронзительная тишина.