Кира Измайлова - Наследство

— Фредерик Хоуэлл стал бы для тебя неплохой партией, — заметил Генри из чувства противоречия.

— Слишком похож на отца, — отрезала принцесса. — А я не привыкла быть тенью блистательного мужа.

— Я тоже слишком похож на отца, — сказал Монтроз. Мыльные пузыри внутри, кажется, стали бабочками и теперь стремились наружу. — Мать тебе наверняка рассказала.

— Рассказала, — подтвердила Мария-Антония. — Тебя никогда нет дома. Ты встреваешь в опасные дела. Ты верен своему слову и никогда не предаешь.

— Неправда, — выговорил одними губами Генри. — Я клялся, но нарушил слово. И не раз. Тебе ли не знать!

— Но ты не предавал, — сказала девушка. — Прочее… судьба, Генри. Если тебе что-то суждено, это случится, чем бы ты ни клялся. Но ты не предавал.

— Предавал. Тебя. Себя. Нас. В тот, последний раз… — челюсти свело, но Монтроз заставил себя говорить.

— Ты поплатился. Хуже — вместо тебя поплатился невинный зверь, — ответила она. Ее логика была убийственна, и Генри не знал, что более ужасно — ее слова или ее молчание. — Это всё, правда?

— Правда, — сказал он. Слава всем богам, он не взял новой жены у делакотов, хотя невест было — не перечесть. Не смог просто, видел вместо смуглокожих и черноволосых — неровный загар, веснушки и бронзовые косы, и светлые глаза…

— Тогда не о чем говорить больше, — постановила принцесса и стала собирать хворост, что разроняла немного раньше. — Займись уже лошадью, Генри Монтроз, не мучай животное!

— А это? — он кивнул на черные побеги, заплетшие половину дома.

— Растут себе и растут, — пожала плечами Мария-Антония. — Меня не трогают, вот, видишь, зацвели, а прежде не было такого.

— Либо ты не видела…

— Может быть, — согласилась она. — Тоув Хоуэллов сказал, это побочный эффект. Они всегда будут охранять меня. Но, знаешь, хотя бы нет проблем с хворостом для растопки!

— А ты… насчет женитьбы… — пропустил он ее слова мимо ушей. — Надо же как-то…

— Мы женаты, — сказала девушка, глядя ему в глаза. — Мы поженились здесь, в этом доме, в комнате наверху, и кровать мы сломали. Если надо записать что-то в книги, мы запишем. Но это не имеет никакого значения.

— Тони, это же ферма, — предпринял он последнюю попытку. — Здесь тяжело, а ты…

— Я полгода на вашей ферме, — обрезала она. — Тут не сложнее, чем бывало в замке… хоть я и не отказалась бы от помощи мага порою!

— Ты все решила за меня?

— Ты сам решил, только не посмел даже попробовать признаться, — с дьявольской проницательностью сказала Мария-Антония. — Скажешь, я неправа?

— Права. Еще как права!.. — Снова разроняли хворост, ну и пёс бы с ним… а псы-то возятся в пыли, как щенки, вот людям бы их счастье — чистое, ничем не омраченное, никакими условностями! — Господи, Тони, зачем я тебе?

И она сказала ему на ухо, и от мира уже вообще ничего не осталось, только ее глаза — льдистые, серо-голубые… а бывает ли лёд теплым? Бывает, оказывается…

И работники остались без обеда — не вовсе, конечно, Адель что-то соорудила из вчерашних остатков, — но никто особенно не роптал. Потому что не всякий день муж возвращается из годовой отлучки, даже и такой непутевый, как Генри Монтроз! А уж такой невестке, как Тони, любой счастья пожелает, и ведь с приданым пришла: на ее средства еще клин земли прирезали, и теперь от края до края — это всё своя земля.

Маленькое королевство.